Мартовские фиалки
Шрифт:
– Я знаю, что Пауль Пфарр был осторожен и никогда не курил в постели, – сказал я. – Послушайте, если бы вы не ворвались сюда, как ураган, я бы смог найти документ – письмо Немецкой компании по страхованию жизни, которая пригласила меня расследовать обстоятельства пожара до предъявления иска.
– Мы нашли это письмо, – сказал Диц. – А также вот это.
Он вытащил из кармана своего пиджака мой пистолет и небрежно навел его на меня.
– Но у меня есть разрешение на оружие.
– Ну, разумеется, оно у тебя есть. – И, понюхав дуло, он обратился к своему спутнику: – Ты знаешь, Мартинс, мне кажется, что этот пистолет
– Я вообще чистюля. Если не верите, посмотрите на мои ноги.
– "Вальтер-ППК" калибра 9 мм. – Мартинс закурил. – Как раз из такого оружия были убиты бедняга Пфарр и его жена.
– Я слышал совсем другое.
Я подошел к бару с напитками и очень удивился, увидев, что бутылка виски на своем месте в целости и сохранности.
– Ну, разумеется, – заявил Диц. – Мы забыли, что у тебя еще остались дружки в Алексе.
Я налил себе. Правда, немного переборщил – мне не удалось выпить все одним глотком.
– А я думал, что они уже давно вышвырнули на улицу всех реакционеров. – Это был Мартинс.
Я проглотил остатки виски.
– Я бы предложил вам, ребятки, выпить, но боюсь, что после этого мне придется выбросить стаканы. – С этими словами я убрал бутылку с виски в бар.
Мартинс отшвырнул сигарету и, сжав кулаки, шагнул ко мне.
– Эта сволочь еще и издевается над нами, – прорычал он.
Диц продолжал стоять, прислонившись к окну, но потом повернулся ко мне с ненавидящим лицом:
– Ты мне начинаешь надоедать, ослиная рожа.
– Я вас что-то не понимаю. Вы же видели письмо страховой компании. Если вы думаете, что оно подложное, можете проверить.
– Мы это уже сделали.
– Тогда чего же вы от меня хотите?
Диц подошел ко мне и смерил презрительным взглядом. Затем он взял мою последнюю бутылку хорошего шотландского виски, подержал немного и швырнул в стену за моим столом. Грохот был такой, как будто ящик с посудой покатился по лестнице, а в воздухе сильно запахло алкоголем. Диц одернул пиджак.
– Мы просто хотели предупредить тебя, Гюнтер, что ты должен сообщать нам обо всем, что ты делаешь. Если тебе удастся что-нибудь разузнать, пусть даже самую малость, советую тебе тут же сообщить об этом нам. А если я узнаю, что ты от нас что-нибудь скрываешь, то отправлю тебя в концлагерь. Вмиг, ты и глазом моргнуть не успеешь. – Он наклонился ко мне, от него сильно пахло потом. – Понял, ослиная рожа?
– Не выдвигай так далеко свою челюсть, Диц. А то у меня руки чешутся задвинуть ее обратно.
Он улыбнулся.
– Хотел бы я посмотреть, как ты это сделаешь. Правда, хотел бы. – Он повернулся к своему спутнику: – Пойдем отсюда. Пока я не врезал ему по яйцам.
Не успел я привести в порядок кабинет, как зазвонил телефон. Это был Мюллер из «Берлинер моргенпост», который хотел сказать мне, что он очень извиняется, но, кроме той информации, которую обычно помещают в некрологе, он не нашел ничего другого о Германе Сиксе.
– Ты что, разыгрываешь меня, Эдди? Побойся Бога, ведь этот парень – миллионер. Ему принадлежит половина Рура, и стоит ему засунуть палец в зад, как оттуда забьет фонтан нефти. Кто-то же должен хоть иногда подглядывать за ним в замочную скважину!
– У нас совсем недавно работала женщина-репортер, которая собирала информацию обо всех этих рурских магнатах: Круппе, Феглере, Вольфе, Тиссене. Но когда правительство решило покончить с безработицей, она лишилась службы. Я попробую разыскать ее адрес.
– Спасибо, Эдди. Ты что-нибудь узнал о Пфаррах?
– Фрау Пфарр действительно ездила лечиться на воды. Наухайм, Висбаден, Бад Хомбург. Называй любой курорт и не ошибешься – она всюду побывала. Даже тиснула статейку в журнале «Фрау» о лечении водами. Кроме того, она хорошо разбиралась в знахарстве. Но других подробностей мне узнать не удалось.
– Спасибо и на этом, Эдди. В следующий раз не стану тебя беспокоить – сам займусь светской хроникой.
– Значит, мои сведения не тянут на сотню марок?
– Они не тянут и на пятьдесят. Лучше найди мне эту женщину-репортера, а там посмотрим.
Закончив разговор, я закрыл свой кабинет и отправился к слесарю, чтобы забрать готовые ключи и баночку с пластилином. Понимаю, это звучит несколько театрально, но я не вру – я ношу с собой эту баночку уже несколько лет и много раз она меня выручала. Лучшего способа, чтобы открыть любую дверь, – кроме, конечно, прямой кражи ключа – на свете не придумано. Раньше кое-кто пользовался особым устройством из легированной стали, которое отпирало любой замок, но у меня такого никогда не было. Впрочем, замки теперь стали столь совершенными, что их невозможно открыть отмычкой, это только в фильмах «UFA» воры пользуются такими маленькими волшебными штуковинами, для которых вообще препятствий нет. Однако в реальной жизни воры чаще всего просто-напросто перепиливают язычок замка или вырезают кусок двери вместе с замком.
Это соображение вернуло меня к размышлениям более актуальным, связанным с поиском того виртуоза, который ухитрился проникнуть в сейф Пфарра. Если, конечно, это сделал взломщик, а не кто-нибудь другой. А это означало, что мне следовало разыскать одну маленькую птичку, давно уже не прилетавшую на урок пения.
Уверенности в том, что мне удастся найти Ноймана в его убогом жилище на Адмиралштрассе в районе Коттбусских ворот у меня не было, но все-таки я решил попытаться. Дома здесь были обшарпанные, ободранные, словно старая афиша на стене мюзик-холла, а под номером сорок три по Адмиралштрассе стояла такая развалюха, что я подумал, что крысы здесь, наверное, бегают с затычками в ушах, а тараканы от вечной сырости страдают хроническим бронхитом. Комната Ноймана была в подвале, в тыльной части здания, сырая, грязная и вонючая. Ноймана в ней не было.
Консьержка оказалась шлюхой, такой затасканной и потрепанной, что и смотреть на нее было противно. В глаза бросился парик – искусственные волосы так же схожи с натуральными, как гусиный шаг солдат на парадах на Вильгельмштрассе с нормальной человеческой походкой. Ее тонкие губы были накрашены хотя и ярко, но с небрежностью, заставлявшей думать, что красила она их, наверное, держа тюбик в боксерских перчатках. Ее необъятная грудь напоминала зад ломовой лошади, бессильно обвисший после тяжелого рабочего дня. Может быть, кое-какие клиенты у нее еще сохранились, но поверить в это было так же трудно, как увидеть еврея в нюрнбергской очереди за свининой. Она стояла у дверей своей квартиры, распахнув грязный купальный халат, под которым не было ничего, и пыталась зажечь наполовину выкуренную сигарету.