Мартовские фиалки
Шрифт:
– У вас есть друзья в полиции? Скажем, в Алексе или где-нибудь еще?
– Есть у меня приятель, Бруно Штальэкер. Он, конечно, может подтвердить, что я люблю детей и бездомных собак, но не больше.
– Плохо дело.
Я на минуту задумался. Конечно, можно еще связаться с теми двумя головорезами из Гестапо, которые тогда учинили разгром в моем кабинете, и предъявить им факты, до которых я сейчас докопался. Готов биться об заклад, что эта информация доставит им массу неприятностей. И не исключено, что в результате мне будет предложено приятное путешествие прямиком в концлагерь. Однако, если я вообще не попытаюсь себя спасти, инспектор Хингсен отправит меня в тюрьму по
Я не игрок по натуре, но это была единственная карта, на которую я мог поставить.
Криминалькомиссар Пост задумчиво посасывал свою трубку.
– Интересная версия, – промычал он.
Диц оставил в покое свои усы и презрительно фыркнул. Йост посмотрел на своего инспектора, а затем перевел взгляд на меня.
– Но, как вы, наверное, заметили, мой коллега считает ее несколько надуманной.
– Это мягко сказано, осел, – пробормотал Диц.
С тех пор как он до смерти напугал мою секретаршу и разбил последнюю бутылку хорошего вина, которая у меня была, он стал мне еще отвратительней.
Роста Йост был высокого, и в его наружности проглядывало что-то несомненно аскетическое. На лице его застыло выражение испуга, какое часто встречается у холостяков. Его костлявая шея торчала из воротника рубашки, как голова черепахи, по ошибке надевшей на себя чужой панцирь. Он чуть приоткрыл рот, пытаясь изобразить улыбку, прежде чем со всей решительностью указать своему подчиненному его место.
– По части теории ты у нас довольно слаб. Ты ведь человек действия. Правда, Диц?
Диц метнул на него сердитый взгляд, и комиссар попробовал улыбнуться чуть шире. Йост снял очки и принялся протирать их с таким видом, будто хотел показать всем, кто находится сейчас в комнате, что свои интеллектуальные способности он считает столь высокими, что сопоставлять такое дарование и натиск Дица – всего лишь проявление низменного физического начала – просто смешно. Снова водрузив очки на нос, он вытащил изо рта трубку и сладко зевнул, будучи совершенно уверенным в том, что в силу своего интеллектуального превосходства может вести себя как избалованный ребенок.
– Это, конечно, не означает, что людям, привыкшим действовать, а не рассуждать, нет места в Зипо. Но, учитывая то, что было сказано и сделано, решения должен принимать человек, способный прежде всего рассуждать. На каком основании вы считаете, что страховая компания «Германия» не посчитала нужным сообщить нам о существовании этого ожерелья?
Ход был довольно неожиданный, и настолько, что я сначала чуть не растерялся.
– К ним, наверное; никто и не обращался, – с тайной надеждой, что это так и было, заявил я. Последовало долгое молчание.
– Но ведь дом сгорел. – В голосе Дица я уловил беспокойство. – Страховая компания должна была бы уведомить нас о случившемся.
– Не обязательно. Совершенно необязательно, если никто не предъявляет иск. Ведь потому меня и пригласили. Это моя обязанность теперь – выяснить все обстоятельства на случаи, если иск все же будет предъявлен.
– Вы хотите сказать, они знали, что в этом сейфе хранится дорогое ожерелье, и тем не менее не собирались выплачивать страховку? Это значит, они утаили важнейшую улику. Так получается?
– Но вы же не спрашивали об этом, – повторил я. – Послушайте, господа, речь идет о частном предпринимательстве, а не о благотворительной организации «Зимняя помощь». Вы думаете, они жаждут избавиться от своих денег и будут настаивать на том, чтобы кто-нибудь предъявил иск, а затем сами вручат подателю иска несколько сотен тысяч рейхсмарок? Да и кому они должны выплатить страховку?
– Ближайшим родственникам, разумеется, – сказал Йост.
– Не зная, кто из них имеет на нее право? Вряд ли. Кроме того, в сейфе находились и другие ценные вещи, никакого отношения к семье Сиксов не имевшие. Не так ли? – Йоста мои слова заметно озадачили. – Думаю, комиссар, ваших людей интересовали исключительно бумаги фон Грайса и они даже не собирались выяснять, что еще могло быть в сейфе господина Пфарра.
Дицу это уже не понравилось.
– А ты, как я погляжу, продувной малый. Только не тебе обвинять нас в некомпетентности. Стоит нам только подмигнуть кое-кому, и ты загремишь в лагерь.
Йост навел на меня черенок своей трубки.
– В последнем, по крайней мере, он не ошибается. Может быть, мы действительно упустили что-то из виду, однако не забывайте, Гюнтер, что вы сами сунули голову в петлю.
Он пососал свою трубку, но она была пуста. Йосту пришлось ее набивать.
– Мы проверим ваши сведения.
Он дал указание позвонить в кассу «Люфтганзы» в аэропорт Темпельхоф и выяснить, действительно ли заказаны места на имя Тайхмюллеров на сегодняшний вечерний рейс в Лондон. Когда Диц подтвердил эти сведения, Йост, закурив трубку и выпустив кольцо ароматного дыма, развел руками.
– Ну что же, Гюнтер, в таком случае, вы свободны.
Диц был вне себя от ярости, чего, впрочем, и следовало ожидать, но и полицейского инспектора из Грюневальда тоже, видимо, удивило решение комиссара. Я, в свою очередь, этим поворотом дела был озадачен не меньше других. Я неуверенно поднялся с места, допуская, что сейчас Йост выразительно посмотрит на Дица и тот толкнет меня назад, на мой стул. Но Йост сидел, попыхивая своей трубочкой, и не обращал на меня никакого внимания. Я пересек комнату и повернул дверную ручку. Выходя, я заметил, что Диц отвернулся – ему не хотелось никаких инцидентов в присутствии начальства. Единственное удовольствие, которое мне удалось получить в этот день, – это зрелище разъяренного Дица.
Когда я покидал отделение, дежурный сержант сообщил мне, что ни один из указанных мною телефонных номеров не отвечает.
Очутившись на улице, я, конечно, обрадовался вновь обретенной свободе, но эта радость быстро сменилась тревогой на Ингу. Устал я смертельно, и, вероятно, мне следовало обратиться к врачу, чтобы он наложил парочку швов на голову, но когда я сел в такси, я неожиданно для себя назвал шоферу тот адрес в Ванзее, где Инга оставила мою машину.
Ничего нового, что могло бы пролить свет на местопребывание Инги, я в своей машине не обнаружил, а когда увидел полицейский автомобиль у дачного домика Хауптхэндлера, то понял, что с надеждой отыскать ее там – даже если она там и побывала, – с этой надеждой придется расстаться. Единственное, что мне оставалось, – это поездить немного по соседним улицам в расчете на случайную встречу.
Мой дом показался мне пустым, как никогда, хотя я включил радио и всюду зажег свет. Я позвонил к себе в агентство, потом Мюллеру в редакцию «Моргенпост», но он, как выяснилось, практически ничего не знал ни о самой Инге Лоренц, ни о друзьях Инги, ни о семье, и даже адреса ее у него не было.
Я налил полный стакан бренди и опрокинул его залпом, надеясь таким образом заглушить чувство тревоги, поселившееся глубоко в душе. Я включил нагреватель для ванной комнаты и к тому времени, когда вода закипела, уже выпил второй стакан бренди и собирался налить себе третий. Вода тем временем нагрелась так, что в ней можно было сварить живьем игуану, но я не обратил на это внимания, потому что думал только об одном: что произошло с Ингой?