Мартовские колокола

Батыршин Борис Борисович

Потом выяснилось, что для ухода за буцефалом необходим денщик, Порфирьич — никому другому Корф не собирался доверять своего скакуна. Каретников и Семёнов, было, принялись протестовать — как, посвящать в тайну портала еще одного человека, да еще и совершенно не готового, в силу общего уровня знаний, к подобным реалиям?

Однако барон сумел настоять на своём — и оказался, как ни странно, прав. Выяснилось, что Порфирьичу, в общем, всё равно где находиться — он с тем же успехом мог бы выполнять распоряжения барона что в песках пустыни Атакама, что на Луне — если там найдётся чем дышать.

Предвидя, что на той стороне конь может и перепугаться первого же, автомобиля (хотя по вечернему времени машин

на улице Казакова мало), — Корф на накинул на голову животного плащ. Переведя его в таком виде через межвременной тоннель, барон завел коня в ближайший дворик, где их ждал пикап с будкой–коневозкой на прицепе. А уж оттуда и доктор, и барон и его верный скакун отправились по Садовому кольцу, к Ярославскому шоссе, и дальше — в сторону Павловского Посада. Порфирьича, от греха, барон посадил рядом с собой, в машину к Каретникову. Денщик поначалу дико озирался по сторонам, крупно дрожал — но после того, как барон вручил ему флягу с водкой и в приказном порядке потребовал уполовинить её содержимое, заметно успокоился. И потом уже, всю дорогу, он с интересом поглядывал в окошко Каретниковской тачки и с вожделением косился на заветную фляжечку.

Каретников поозревал, что Корф просто обрадовался случаю, «легально» познакомить Порфирьича с тайной путешествий во времени; они уже успели не раз убедиться, что барон доверял своему денщику во всём, и испытывал дискомфорт, будучи вынужденным подолгу обходиться без его услуг. К тому же Порфирьич и правда, оказался крайне полезен. Попав в лагерь военно–исторического фестиваля, старый солдат освоился неожиданно быстро. Барон поручил его заботам Николки с Ваней, и Порфирьич, оказавшийся в роли эдакого дядьки при генеральских сынках, ходил всюду за мальчиками, помогал осваивать хитрую науку владения капсюльными дульнозарядными ружьями и подгонял, чтобы ладно сидели, приобретённые на толкучке армяки и поддевки. Мальчишки в благодарность водили старика с собой по лагерям реконструкторов; Порфирьич присаживался у костра, слушал разговоры, степенно отвечал, когда спрашивали и недовольно косился на тех гостей фестиваля, что приигрывали жаркие схватки с зелёным змием — а таких здесь было великое множество…

В лагере красноярцев — клуба, реконструирующего французскую артиллерю, — случился забавный инцидент: когда двое реконструкторов в изрядном подпитии чуть не повалились в костёр, ветеран не выдержал. Он, как кутят, оттащил их подальше от огня, заставил стоять «смирно» и долго, матерно внушал, что солдат, который не умеет по божески, в меру напиться и принимается колобродить на биваке — свинья, а не солдат, и такому хороший унтер должен непременно бить в рыло. Собравшиеся вокруг реконструкторы разных видов оружия с восторгом внимали проповеди; отдельные слушатели пытались воспроизводить особенно сочные и колоритные обороты Порфирьича. Испугавшиеся было Ванька с Николкой успокоились, и с того вечера все трое стали желанными гостями на всех биваках…

* * *

— А скажите, дражайший Вильгельм Евграфович, — спросил Семёнов, — как всё же получилось, что вы связались с этим прощелыгой Стрейкером? Мы, признаться, голову себе сломали — всё гадали, как могло так получиться?

Евсеин подал плечами, снял пенсне и принялся, безо всякой необходимости, протирать круглые стёкла.

— Кхм.. видите ли батенька…. — доцент смутился. — А что бы вы сделали на моём месте? Когда я обратился в Императорское Географическое общество с просьбой о выделении средств на экспедицию — со мной даже говорить не стали. Сами, небось, знаете — у этих господ всё внимание сейчас к Туркестану, Памиру да прочим странам на пути в Индию и Китай. Сирия им неинтересна.

Олег Иванович кивнул. Он, разумеется, помнил о той огромной роли, которую сыграли и сыграют ещё экспедиции Пржевальского,

Семёнова Тянь—Шаньского и их коллег. Работа военных географов, бывших, по сути, передовым отрядом Империи в разгорающейся схватке с другой Империей, британской, не выпячивалась на первый план; и многие ученые знать не знали об истинных корнях интереса Географического общества к среднеазиатским регионам. Евсеина можно понять — на экспедицию в Малую Азию, на Ближний Восток, исконную вотчину Турции, где только–только стало намечаться соперничество британского льва с крепнущим хищником, Германией, никто средство не выделит.

— А в Палестинском обществе не пробовали? — поинтересовался Каретников. — Сирия — это их вотчина, вполне могли бы и помочь…

Евсеин смешно замахал руками:

— И–и–и, что вы, Бог с вами, батенька… Эти поначалу меня вообще на порог не пустили. Я ведь, когда отчаялся найти поддержку по академической линии, совсем духом упал. Вот и решил обратиться в палестинское общество — а вдруг? А они, оказывается, заранее сделали запрос в Священный синод по поводу моей персоны. А у меня, признаться, еще со студенческих лет… кхм…

— Нелады с университетским начальством- усмехнулся Семёнов? — Знакомо–с…

Да, знаете ли…. — закивал доцент. — В бытность на первом курсе приключилась глупейшая история. Я уж потом жалел — да поздно–с…

— А в чем дело? — полюбопытствовал Семёнов.

— Да вот, отказался целовать руку отцу Варсонофию, коий был назначен преподавать логику. Не мог стерпеть, что лицу духовному было поручено преподавать науку разума. И, прошу на милость: предан университетскому суду, оправдан, однако — клеймо на всю жизнь. Я ведь тогда Петербургский Императорский заканчивал, тоже по кафедре античных древностей. Хотел остаться там — но не вышло. Для служащих по казённой части требуется подтверждение благонадёжности. Вот и пришлось перебираться в Казанский университет, а уж потом — в белокаменную. В–общем, в Палестинском обществе у меня не сладилось.

— И тут появился Стрейкер. — понимающе кивнул Каретников.

— Да, голубчик. Появился, негодяй эдакий. — подтвердил Вильгельм Евграфович. — Я потом заподозрил, что обязан его появлением именно господам из Палестинского общества: оказалось, что у сего бельгийского подданного немалые связи в этой организации. Во всяком случае, при подготовке экспедиции в Сирию, он устроил–таки мне протекцию по линии Общества — да так быстро… Мне бы удивиться, заподозрить неладное — но нет, горел энтузиазмом, всё ждал, что вот–вот и мечты сделаются явью.

— А что, версия. — задумчиво сказал Олег Иванович. — В конце концов, если вы напали на записи этого веронца, — помнишь, Макар, я рассказывал, его еще казнили в Египте, — так что мешало и бельгийцу сделать то же самое? Нашёл следы в какой–нибудь европейской частной коллекции или музее — и принялся искать варианты.

— Непонятно, — покачал головой Каретников. — Слишком уж сложно. Ну ладно, предположим, нашёл — но зачем искать исполнителя в России? Будто в Европе мало археологов!

— Э–э–э, нет, не скажи! — хмыкнул Семёнов. — Во–первых, европейские египтологи и знатоки Ближнего востока все на виду. И если кому–нибудь из них поступило такое предложение — об этом тотчас стало бы известно в Англии или, как минимум, в Берлине. Там мощнейшая археологическая школа, в Берлинском королевском музее сам Эрман, а почти все современные египтологи — его ученики или поклонники. Или оппоненты, что в данном случае, одно и то же. Другое дело Россия: наши, конечно, в Берлин и пишут, и ездят, — но всё равно уровень связей не тот. И к тому же, манускрипт спрятан в православном монастыре святой Фёклы, и еще очень большой вопрос, допустят ли к нему учёного из не–православной страны. Так что и тут с русским иметь дело куда выгоднее. Верно, Вильгельм Евграфович?