Мартын Задека. Сонник
Шрифт:
Жасмин
Снегу намело – где застало, там и стой. Под теплым низким небом стою, сам как из снега вылепленный.
И выпорхнул, летит из под снега, я его узнал: это был с белыми вощаными крыльями Лифарь [19] . И откуда ни возьмись баран: баран сгробастал Лифаря и дочиста съел.
И на моих глазах Лифарь превратился в жасмин.
Без отопления
Всякие бывают и не такие еще, а эта на вешалку похожа. А висит на ней мой новый теплый костюм. Принесла его померить.
Всматриваюсь, и вижу, такой размер разве слону попона.
А слон и идет, помахивает хоботом – обрадовался.
«Холод, говорю, и зверю не радость, правда, кожу слона, что и носорога, не берет пуля, а попробуйте-ка заставьте без отопления писать, и самого простого сна не запишешь».
19
Лифарь Серж (Сергей Михайлович, 1905—1986) – артист балета, хореограф и педагог. Ремизов посвятил
Зубы с волосами
«Зубы с волосами или Священное писание?» спрашивает Лев Шестов [20] .
«Шесть часов», растерянно отвечает Блок.
И я видел, как часы упали на подоконник. Я протянул руку за окно, пошарил и в горстку себе. И показываю.
А никаких зубов, а лоскутки от обой, в середке клешня.
Мы видим сны: но как они милее действительности! Мы грезим и грезы милее жизни. Но ведь без грез, без снов, без «поэзии» и «кошмаров» вообще, что был бы человек и его жизнь? – Корова, пасущаяся на траве. Не спорю, – хорошо и невинно, – но очень уж скучно.
20
Шестов (Шварцман) Л. И. (1866—1938) – русский философ, один из ближайших друзей Ремизова. Шестову был посвящен первый цикл снов «Бедовая доля» (1900—1909). Подробнее об их взаимоотношениях см. во вступ. ст. и коммент. И. Даниловой и А. Данилевского к публикации: Переписка Л. И. Шестова и А. М. Ремизова. – Русская литература. СПб., 1992. № 1—6; 1993. № 1,3.
Пушкин и пять невест
И я увидел: Пушкин.
И совсем-то он на себя не похож, ни на один портрет: курносый. А около на столике кофий.
«Спасите, говорит он и показывает, пять невест».
И в моих глазах пять красных языков.
«И всех разобрали», говорит Пушкин и читает: немецкий, французский, английский...
И я понимаю, что теперешний Пушкин профессор языковедения и спасать его не от чего – без языка нет речи.
Непрямое высказывание
«Сила слова подкрепляется жизнью», так говорят философы, далекие от всякой жизни.
На столе две фигурки – экзистенциональная философия [21] . А около сметана и две пятисотенные бумажки: одна от неизвестного, а другая – от «известного вам».
И вытащился из стола кулак, а из кулака лезет консьержка. Вспоминаю, «я должен консьержке тысячу франков».
Консьержка не одна: с ней два ее помощника, лестницу убирают. Один с отпавшими конечностями – «рыцарь дерзания», другой с выпученными глазами – «рыцарь смирения».
21
Экзистенциональная философия (в современном написании: «экзистенциальная») – наиболее представительное в послевоенной Франции философское направление, оказавшее значительное влияние на литературу и искусство. Многие моменты мировоззрения и творчества Ремизова были созвучны установкам экзистенциалистов (к числу которых можно отнести и Л. Шестова; подробнее см.: Козьменко М. В. Мир и герой Алексея Ремизова. – Филологические науки. 1982. № 1). Ср., однако, резкую оценку основных выразителей этой философии (Н. Бердяева. Ж.-П. Сартра, А. Камю) в письме Кодрянской от 25 марта (7 апреля) 1948 г.: «А теперь – через 46 лет – почему имя Бердяева громко? Да потому, что все эти годы до последнего месяца марта он говорил «банальные вещи», популярное изложение (как Сартр, Camus). <...> Никакого «безобразия» ни в мысли, ни в слове, все до-нельзя прилично, на середину, эту приглаженную читательницу, которая и ест и спит, все во время и в меру» (Ремизов в своих письмах. С. 102).
Об этом мне сообщила консьержка, забирая со стола деньги.
«Так бы и сказали прямо, а то прошло сколько!»
«Три вечности!» подсказывают рыцари.
«Три вечности из-за одной тысячи».
Но рыцари навалились на сметану. И похрустывая сухарными фигурками, в три скулы съели весь горшок. Консьержка недовольна.
Хлюст
Как это случилось непонятно, только я проглотил два стеклянных стаканчика из-под горчицы. И какая-то – сестра милосердия? – на спичечных ножках птичий нос принесла иод: «запить стаканчики».
Пить я не пил, а весь вымазался: и руки и лицо и шея. И тут появился мурластый – фельдшер? – на шее желтое ожерелье.
«Меня зовут Хлюст, а по отчеству Иваныч, сказал он, живу, затаив дыхание, за ваше здоровье».
И выпил весь пузырек с иодом.
Воздушный пирог
Крикливая и рукастая, а на язык таратор, и пишет стихи. Она ворожит у духовки. От духовки пылает: чего-то затеяла.
«Что сказал Маларме Верлену? [22] »
«Когда?»
«Да про стихи?»
И я вспоминаю.
«Ubi vita, ibi poesis» [23] . А Верлен ему ответил: «Et ibi prosa, ibi mors» [24] .
Я раскрыл духовку. А там мой любимый яблочный воздушный пирог, и полная рюмка.
22
Маларме
Верлен Поль (1844—1896) – французский поэт, один из «проклятых». В своем знаменитом стихотворении «Искусство поэзии» провозгласил самодостаточную музыкальность единственным критерием подлинной поэзии.
23
«Ubi vita, ibi poesis» – «Где жизнь, там и поэзия» (лат.) – Девиз Н. И. Надеждина (1804—1856), русского критика и журналиста.
24
«Et ubi prosa, ibi mors» – «И где проза, там смерть» (лат.)
«Non solum mors, sed plurimi versus» [25] .
И не успел я попробовать, как опал пирог, одна жалкая корка, а рюмка оказалась пустою.
Андре Жид
Любопытно было посмотреть, какой Андре Жид [26] , когда он остается один. Я отыскал щелку и носом приплюснулся, остря глаза. Я знал, что Андре Жид один и кроме него никого. И вижу у стола стоит Верлен. И сколько я ни вглядывался, Верлен не пропадал. И беспокойно мечется крыса. Это я попал ногой в нору и спугнул крысу.
25
«Non solum mors, sed plurimi versus» – «Не просто смерть, но весьма разнообразными способами» (лат.)
26
Жид Андре (1869—1951) – французский писатель, лауреат Нобелевской премии. В молодости Ремизов совместно с С. П. Ремизовой-Довгелло перевели его произведение «Филоктет».
«Надо ее перерубить!» говорит Верлен и, обернувшись к Андре Жиду, ударил кулаком крысу по морде. Крыса взвизгнула и я отскочил от щелки.
Лбом о стену
Корзинка с овощами: лук, петрушка и хлеб – не для меня, заберет кто-то по пути. Я иду стройкой между лесами, едва выбрался. И пошел по потолку, думаю, подкрашу: известка сшелушилась, и под ногами пылит. Входит какая-то, в руках корзинка, но не овощи и хлеб, а клубника – ягоды невиданных размеров, я понимаю, султанная. Я поблагодарил и прощаюсь. А она взяла мою руку и в палец мне шпильку; повернула руку и еще в двух местах пришила – медные кудрявые шпильки. И все мы ждем пришпиленные: сейчас нам подадут по три флакона с «конжэ» [27] , по-русски «право на убирайся». И незаметно все разошлись. Вижу, кругом я один, поднялся, да не рассчитал и стукнулся лбом о стену.
27
«конжэ» – здесь: требование хозяев оставить квартиру (одна из постоянно тяготеющих над Ремизовым жизненных перспектив; ср. примеч. к «Не туда»).
Индейка
Проглотить шесть франков по франку на глоток не легко, а я справился, все шесть теперь во мне. Говорят, надо обратиться к доктору. А доктор-то помер, и остались после него бисерные вышивки, а наследников не осталось. И только жареная индейка.
Но только что я полез с вилкой к любимой задней ножке, выскочил медвежонок и, взвинтясь, плюхнулся на индейку.
«Будет, думаю, медвежонку на ужин, а я успею».
А уж от медвежонка только хвостик торчит и так жалобно дрыгает и как раз над задней ножкой.
Тут доктор сгробастал индейку и медвежонка, все вместе и в портфель себе:
«Для корректуры».
Пропала буква
На мне вишневая «обезьянья» кофта – курма [28] . В ней мне держать экзамен. Я уверен, провалюсь и домой возвращаться нечего думать.
«Я уеду за-границу, так раздумываю, там начну новую жизнь с чужим языком и никогда там не буду своим».
Паяц прыгал, ужимался, строил нос и поддаваясь мне, ускользал из рук змеей.
28
вишневая «обезьянья» кофта – курма. (см. также ниже: «...зеленая обезьянья курма...») – Ср. воспоминания Н. Кодрянской о своеобразии ремизовской манеры одеваться: «Алексей Михайлович необычайно застенчив, и вдруг эти его расшитые шелком тюбетейки, диковинные вязанные платки, цветные кофты, пестрые «шкурки», как он их называл. Весь этот маскарад, я думаю, был не только выражением любви к краскам, но и желанием укрыться под красочным нарядом от чужих равнодушных глаз. <...> Вспоминаю, как А. М. ходил в префектуру подавать прошение о возобновлении картдидантите. <...> ...Было холодно, и он оделся не совсем обычно: поверх пальто закутался в длинную красную женскую шаль, перевязав ее на груди, как это делают бабы, крест-накрест; на голову надел еще вывезенную из России странной формы высокую суконную шапку, опушенную мехом. Сгорбленный, маленький, в очках, с лохматыми, торчащими вверх бровями, в невероятно больших калошах, зашагал в префектуру. В руках нес прошение на гербовой бумаге, расписанное им самим и разукрашенное разными заставками и закорючками: без сомнения, самый удивительный документ, когда-либо поданный в парижскую префектуру» (Кодрянская Н. Алексей Ремизов. С. 16).