Мартышка

Примадонна.

Мартышка.

Комната в Доме ветеранов сцены. (О месте действия этой необыкновенной истории мы догадаемся, может быть, и не сразу, но по прошествии некоторого времени: по обветшавшим на стенах афишам, пожелтевшим фотографиям и экзотическим предметам обихода вроде трюмо, а также звукам, изредка долетающим сюда из внешнего мира.)

Беспросветная ночь. А если говорить точнее – темный промежуток времени перед самым рассветом. В таком вот «последнем промежутке», похоже, и живут, не ожидая от жизни чудес, все постояльцы настоящего Дома. И в этом ничего не могут изменить ни весна, вновь затеявшаяся за окнами, ни уже чуть тронутый ею темный таинственный сад, чье существование выдает шорох промокших деревьев, чертящих что-то в ночи

В комнате беспорядок: мебель заметно сдвинута со своих мест, в расстройстве гардероб – брошены как попало несколько платьев и украшения. А в постели у окна лежит постаревшая Примадонна. Ее «респектабельное» лицо, возможно, помнят еще многие: по фильмам и телевизионным передачам, по фотографиям на страницах журналов и газет и афишам на рекламных щитах. Заметно, что она не спит, а, лежа с широко раскрытыми глазами, к чему-то напряженно прислушивается: кого-то ждет? вспоминает? или же ей слышно что-то другое, нам неведомое? Но только она вдруг резко садится в постели и произносит вслух нечто совершенно невозможное, запредельное, лишенное всякого смысла, но полное горького опыта:

– Я мертва!

В результате многолетнего публичного одиночества Примадонне так часто приходилось вести с собой утомительный внутренний диалог, что это, похоже, уже превратилось у нее в привычку. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на это ее заявление через некоторое время раздается язвительный ответ:

– Ну да?! Нечего было так напрягаться, двигая мебель, старая истеричка! В таком-то возрасте?!

Примадонна (удовлетворенно кивнув). Что-то ты… не слишком вежлива сегодня со мной. Думаю, это могло случиться и много раньше, а вовсе не нынешней ночью. А чем иначе объяснить тот факт, что уже несколько дней подряд я слышу этот звук? (После молчания.) Вот видишь!.. А вчера кто-то протрубил прямо под моими окнами! Вот я и думаю… Вдруг это и в самом деле уже стряслось?.. Пошел вниз такой тонкий прозрачный занавес и навсегда отрезал меня от всего, что я в этой жизни любила! Надо утром глянуть в библиотеке – нет ли некрологов в центральных газетах?.. (С невеселым смехом, похожим на кашель.) Ну, может быть, уже только в местных!.. Скажем, в «Боевом листке» соседней воинской части, где мы недавно выступали. И уж совершенно определенно в дурацкой газетенке «Аншлаг». Чего молчишь, не возражаешь? (После паузы.) Спросить-то ведь мне больше не у кого – все в Доме спят. В правую стенку стучать бессмысленно – Антигону на несколько дней забрали к себе родственники, а левый сосед, – такой интеллигентный старичок! – что если даже это со мной и в самом деле стряслось, он все равно не скажет правды. (Вздохнув.) Опять молчишь?.. Вот и ты сегодня не слишком-то разговорчива со мной. Не можешь забыть, что вчера мы с тобой опять немного поссорились? Впрочем, никто ведь в точности не знает, что именно ждет его в гримёре после окончания этого дрянного спектакля… На сей счет у человечества существует лишь несколько остроумных догадок: о чистилище, о том, что грешники – в рай, а праведники – в ад… (С торопливым смешком.) Или наоборот? Ну и еще кое-что «по мелочам» вроде моста в дантовом аду, который рухнул во время посещения его Христом. А на самом-то деле наша маленькая и такая невидная для большого мира жизнь… да, в общем, и наша маленькая смерть… как дупло от выпавшей пломбы: для нас самих сравнима, по меньшей мере, с концом света! (После паузы, не дождавшись ответа.) Я вот что иногда думаю: эти белые простыни… В финале можно закутаться в них, как в кокон, и через некоторое время наружу, как бабочка из отжившего тела… (Вновь вздохнув.) Какая роль!

– Вот так ты всю жизнь свою, наверное, и проиграла?!

Примадонна (оживленно). Зато как проиграла-то!.. А сколько теперь у меня появилось свободного времени… И чем его занять? Караулить до утра в углах пугливых обитателей этого Дома? (Вдруг хохотнув.) Или начать вязать что-нибудь нелепое, неудобное и ужасно короткое, как жизнь?! (Прислушивается.)

Где-то вдалеке раздается, словно обернутый в вату, хлопок двери. Потом еще один и еще – Дом начинает просыпаться. Становится слышно шевеление в его коридорах, бренчит расстроенный рояль, кто-то пробует под него распеваться. Просыпаются звуки и за окном комнаты: слышно, как заводится и отъезжает от Дома автомобиль – все очень обыденно и до чрезвычайности похоже на то, как это происходит тут каждый день.

(С заметным облегчением.) Ну, все, все. На этот раз, кажется, снова пронесло. Давай-ка мы с тобой сейчас встанем и приведем себя в порядок, а заодно и приберем в комнате: с минуты на минуту постучит к нам левый симпатичный старичок, и мы с ним под ручку… как прежде… пойдем на завтрак… (Прислушивается.)…чтобы вечером опять, словно Даная золотого дождя… (Внезапно вновь торопливо хохотнув.) Ждать!.. (Без перехода.) Кто здесь?

Молчание.

Только чуть больше уже ставшего привычным шевельнулась портьера, скрывающая балконную дверь.

Примадонна стремительно идет к портьере, распахивает ее. И тут же вновь запахивает (при этом мы почти ничего не успеваем рассмотреть кроме неясной женской фигуры). Как подкошенная, обрушивается за трюмо, долго сидит молча. Потом поспешно начинает гримироваться.

(Ставшим вдруг чужим голосом.) Как холодно! (Кутается в концертную шаль и вдруг качает головой.) Нет, не так. (Задумывается.) Как холодно!.. (Вновь качает головой.) Нет. (Упрямо.) Как холодно! Как холодно! (Фальшиво.) Как холодно! (Прислушивается к себе, пытается попасть в тон, проникновенно.) Как… холодно! (Все еще не попадая, но стараясь быть максимально убедительной.) Холодно… Холодно… Холодно? (Собравшись, после паузы, в которой, похоже, она проживает всю свою жизнь, глухо, отрешенно и страшно.) КАК ХОЛОДНО! (Удовлетворенно кивает, стирает старый грим, пробует наложить новый, стараясь вести себя так, будто ничего не произошло, но при этом не в силах совладать с внезапно задрожавшими руками. Наконец, вся перемазавшись гримом.) Значит, это ты?.. (Ее голос срывается. Она делает над собой усилие.)…это ты мне отвечала, Мартышка?! Я тебя не сразу узнала. Привет!

Встает, идет к окну и на этот раз широко распахивает портьеру, скрывающую балкон. Вместе с волной холодного весеннего воздуха в комнату вносит растрепанную, босую, заплаканную, завернутую в простыню странно некрасивую девушку – видимо ее-то Примадонна и назвала «Мартышкой». Несколько секунд они разглядывают друг друга с такими выражениями на лицах, которые в ремарке описать попросту невозможно…

(Наконец приходит Мартышке на помощь.) Тут все зовут меня «Примадонной!» То есть… еще недавно так звали. Я сильно изменилась? Можешь не отвечать. Ты очень бледна!

Мартышка (глазами полными слез вглядываясь в Примадонну). Значит, это все-таки?..

Примадонна. Да. (Так же стараясь заглянуть в глаза Мартышке поглубже.) Но ты, должно быть, не понимаешь, почему я тут, в Доме ветеранов сцены? Наверное, потому же, почему весь мир театр, а все люди в нем!.. (Увидев, что этим она ничего не добьется, осекается.) Знаешь, кто в детстве был моим любимым героем?

Мартышка (наконец улыбнувшись, сквозь слезы). Конечно. Один из стражников в «Гамлете»!

Примадонна (пытаясь погасить улыбку). Да. Второй стражник, Бернардо. Почему-то именно его я всегда особенно хорошо себе представляла. Когда они ждут появления Призрака… Совсем еще мальчик, но уже офицер, в тяжелом стальном шлеме, на котором блестят крупные капли росы!.. (Вдруг.) Тут я целыми днями среди тех, кого люблю! Я ведь достаточно богата, чтобы это себе позволить? Думаю даже, что я могла бы купить весь этот Дом. Или хотя бы один его этаж. Но разве было бы это справедливо по отношению к моим не менее талантливым, но, может быть, чуть менее удачливым коллегам? Квартиру, правда, пришлось сдать!.. (Вдруг хохотнув.) Зато здесь у нас, почти как в сумасшедшем доме: есть свой Гамлет, – левый симпатичный старичок. (Думаю даже, что он в меня немножко влюблен!) А Антигону, правую мою соседку, недавно забрали к себе родственники. Тут живут абсолютно все персонажи Островского и почти весь Чехов. Видела бы ты их, когда они приподнимаются со своих мест, чтобы поприветствовать меня в столовой… Разве не приятно после обеда на дорожках парка встретить, скажем, постаревшего, но по-прежнему галантного и ужасно остроумного Сирано? А побеседовать о смысле жизни с доктором Фаустом? (Неправильно истолковав молчание Мартышки и даже топнув ногой.) В таком случае будем считать, что это был мой каприз – хоть в старости немного побыть среди своих!.. А охрану я рассчитала сразу же после переезда. Ни к чему мне теперь она, да и дорогое удовольствие по нынешним временам! (Вновь вглядываясь в глаза Мартышки.) Но если бы вдруг надоело и это!.. (Не договаривает, делает в воздухе какой-то красивый, неопределенный жест.)

Мартышка (она заметно потрясена). У вас… У тебя есть охрана?

Примадонна (поморщившись). Ну да. Но этого тебе не понять. Да пожалуй, что сейчас и не нужно. (С улыбкой, пытаясь вызвать ответную улыбку Мартышки.) Всего этого ты, конечно, не ожидала? И все-таки ты очень-очень-очень бледна!

Мартышка (чуть слышно). Я больше не хочу жить!

Примадонна (растерявшись, потому что она ожидала совершенно другого). Что?!