Машина путает след. Дневник следователя. Последняя встреча. Повести

Гребенюк Михаил Кириллович

— Да вы и так… Наташа, — запнулся он. — Пойдемте, я вас очень прошу.

— Ну, чего ты человека мучаешь, — вдруг вмешалась Лукерья Степановна, — Вон платьев в шифоньере сколько — одевай да иди. Не век же тебе в девках сидеть.

У капитана порозовели щеки — он нерешительно затоптался на месте и уронил таз, стоявший на стуле.

— Лукерья Степановна, — взмолилась я.

— Ничего, милая, ничего, — успокоила она. — Ты не стесняйся. Чай, в милиции работаешь. Имеешь понятие.

В театре мы встретили нескольких

наших сотрудников. Они были в форме и вели себя так, будто только что сошли со сцены. В их глазах я читала гордость за свою профессию, о которой впервые открыто заговорили со сцены. Они ходили свободно, разговаривали только о пьесе, при этом старались высказать то, что касалось работников ОБХСС, до смешного преувеличивая их поступки и действия.

Я заметила также, что зрители, просмотрев первое действие, стали обращать внимание на работников милиции. Группа девушек и юношей облепила двух милиционеров, едва те вышли в фойе и завели бойкий разговор.

— Молодцы! — тепло произнес капитан Зафар.

— Кто? — не поняла я.

— Авторы.

— Ну уж, молодцы! — прищурилась я, не веря тому, что услышала. Капитан удивленно вскинул брови. В это время раздался третий звонок. Я взяла Зафара под руку и увела в зал, проговорив весело: — Потом, потом… Мы пришли отдыхать…

— Как хотите, — подчинился капитан.

Минуты казались часами. Я с трудом досмотрела последнее действие — так все было обычно и просто. Преступники воровали, обманывали, убивали; работники ОБХСС искали, говорили, думали…

— Ей-богу, я не понимаю вас, ну что вы хотите? — сердился капитан Зафар.

Я не хотела вступать с ним в спор — вокруг нас были люди, которым, судя по всему, постановка «была по душе», но когда мы вышли из театра и оказались одни, я начала наступать, да так, что капитан остановился посреди улицы и о беспокойством посмотрел на меня:

— Наташа, что с вами?

— Ничего, Ульмас Зафарович, — выдержав его взгляд, засмеялась я. — Мне, кажется, я должна задать вам такой вопрос.

— Да нет, я серьезно. Вы заметили, зрители тепло встретили пьесу.

— Не трудно догадаться — почему.

— Я не догадываюсь.

— Каждое новое событие вызывает интерес.

— Только поэтому?

— Да.

— Вы слишком жестоки.

— Я высказываю свое мнение.

— Послушайте, ну зачем вы так? Пьеса — своевременная… Образы работников милиции сделаны правильно… Комиссар получился настоящий…

— В самом деле? Впрочем, у него внушительная комплекция.

— Наташа!..

Я перебила — упрямство капитана начинало меня злить:

— Пьеса своевременная, вы правы… Ульмас Зафарович, скажите, вы такой же, как и они?.. Почему вы унижаете себя? Вам понравился образ комиссара милиции? Неправда! Это не образ! Что он делает?.. Выслушивает подчиненных, говорит, что такое хорошо и что такое плохо, — кому нужен такой руководитель?.. Сознайтесь, вам больше понравились образы преступников. — Я потянула его вперед, он котел остановиться и возразить. — Да-да, образы преступников сделаны ярче. Они переживают, борются, живут…

— Странно, — пожал плечами Зафар.

Мы подошли к трамвайной остановке.

— Я рада, что вы согласились со мной,

— С вами?.. Конечно, конечно, вы… — Он вдруг зябко поежился, указав на трамвай, выходивший из-за поворота улицы: — Ваш?

Я взглянула ему в глаза — они были задумчивы и грустны. Подумала: «Неужели?»

— До свидания, Ульмас Зафарович.

— Вы хотите ехать одна?

— Уже поздно, идите отдыхать.

— У меня завтра выходной,

— Все равно — идите!

— До свидания.

Он пожал мне руку и помог зайти в трамвай. Сев к окну, я кивнула ему головой. «Спокойной ночи», — сказал он, «Угу», — ответила я.

Неужели?.. Да нет, не может быть!..

— …Наташа, ты — дьявол!

Чьи это слова? Ах, Бориса. Кажется, я спросила:

— Почему?

— Ты красива, — ответил он,

— Причем же здесь дьявол?

— Дьявол — бог.

— Не понимаю. Он поцеловал меня:

— Боги красивы…

Чудак… Все-таки неужели?..

— Кто? Капитан Зафар? Ну, он никогда не женится,

— Не верю.

— Капитан мой друг…

Опять чьи-то слова?.. Дежурного Глыбы и милиционера Каримова. Ну да, они позавчера говорили о капитане. Я невольно узнала эту… зафаровскую тайну.

— Так, как же?.. Я ошиблась?…

…У театра оперы и балета в трамвай вошел мужчина средних лет и сел напротив меня. На нем были узкие синие брюки, клетчатый пиджак и желтые туфли на микропористой подошве. Подавая кондуктору деньги, он большим и средним пальцами левой руки потрогал галстук и посмотрел на меня. Я успела заметить, что у него очень синие глаза и у правого виска родинка, величиной со спичечную головку.

В открытое окно дул резкий ветер, я встала, чтобы переменить место.

— Позвольте, я закрою окно, — предложил мужчина в клетчатом пиджаке.

Меня это почему-то рассмешило.

— Не позволю, — весело отозвалась я, однако отошла в сторону.

Незнакомец закрыл окно, пригласил меня сесть.

— Будьте как дома.

— Спасибо.

На госпитальном рынке в трамвай, громко разговаривая, ввалились парни. Разделившись на две группы, они заполнили обе площадки и оглядели пассажиров — в вагоне было человек двадцать.

Я стала наблюдать за тремя подростками, которые окружили девушку. Мне говорили, что в городе бывают случаи, когда преступники врываются в трамвай и открыто грабят пассажиров. По тому, как парни вели себя сейчас, не трудно было догадаться о их намерениях.

— Какое безобразие, — трагически сказала я.

— Вы правы, — тихо отозвался мужчина в клетчатом пиджаке.

— Что же нам делать? — спросила я.

— Молчать!

Это было ужасно. Я повернулась к старику, сидевшему на противоположной стороне вагона, встретилась с ним взглядом, старик будто говорил «Что же вы сидите? Встаньте!! Выручайте девушку». Ему было лет восемьдесят. Его наверное, не тронули бы грабители, но он тоже молчал.