Машина страха
Шрифт:
Объяснения казались правдивыми. Придраться не к чему.
– Какова причина смерти, господин доктор? – только спросил Вильчевский.
– Жара и духота… Для сердечного больного самое опасное сочетание, – ответил Погорельский. – Нынешнее лето уже собрало печальный урожай, поверьте мне, я знаю статистику… Серафиму Павловну отговаривали, просили остаться в малой гостиной у окна, в прохладе. Она настояла на участии в сеансе…
Опыт подсказывал приставу, что на этом дело закончено. Не доверять заключению доктора оснований нет. Расследовать нечего. Еще и явился незваным. Глупейшее положение…
Но просто так уйти
Пристав выразил хозяину дома полагающееся сочувствие, обещал прислать санитарную карету, отдал честь и отбыл в участок.
Возвращаясь по ночному Екатерининскому каналу и наслаждаясь прохладой, Вильчевский вспомнил, что в гостиной мелькнула какая-то мелочь. Он еще подумал: что за странность. К чему это здесь… Но теперь никак не мог вспомнить, что именно привлекло его внимание. Ему взбрело на ум сообщить утром о происшествии в сыскную. Но шальную мысль прогнал. Не хватало в глазах сыска выглядеть простофилей, который не может отличить сердечный приступ от злодейства. Не стоит добрым соседям по полицейскому дому лишний раз голову морочить.
Да и то сказать: по такой жаре чего только не случается…
16 октября 1898 года
2
Ветер швырял в лицо колючую морось. Сырые листья вертелись под ногами прохожих, взлетали над бесполезными зонтиками, шныряли мимо поднятых воротников. Сверху смотрели спелые тучи, набухшие свинцовой серостью. Обычная осень в Петербурге. Те, кто попал в столицу в один из самых хмурых месяцев, то есть практически в любой, утешали себя мыслью, что скоро уедут, и невольно сочувствовали жителям, которые не знали, что такое хорошая погода. Вернее, думали, что ледяной или жаркий кошмар – это нормальный климат. Ну не мог же Петр Великий ошибиться, выбирая болото под столицу.
Глаз горожанина, слезящийся от ветра, отличал приезжего вмиг. По тому, как тот пугливо ежился под бурей и дождем. Парочка, что стояла у афишной тумбы на углу Невского проспекта и Екатерининской улицы [3] , наверняка были приезжими. Они жались потерянными овечками, стараясь укрыться женским зонтиком. Кружева его безнадежно погибли под дождем.
Господин был застегнут в черное до пят пальто, отсыревшее, как и легкая шляпа. За него держалась барышня ростом как раз ему по плечо. Бедняжке крепко досталось. Юбка из довольно приличной английской материи, вместо того чтобы стоять колоколом, скрутилась у ног. Жакетик тонкой шерсти с меховой опушкой украшал, но не грел. Девушку била мелкая дрожь. Мучить так ребенка (на вид ей не дашь больше десяти лет) довольно жестоко. Но господин упрямо рассматривал афишу.
3
Теперь Малая Садовая улица.
– Герман,
– Пустяки… Это такой шанс.
– Нет никакого шанса… Я же говорила, что видела…
– Пустяки, ты тоже иногда ошибаешься. – Он нежно похлопал по крохотной ручке, вцепившейся в его рукав. – Все будет хорошо…
– Не будет, Герман… Поверь мне… Я чувствую… Давай не пойдем…
– Нельзя, нас ждут… Да что за глупости? Столько усилий, чтобы получить согласие. И вот наконец, когда нас ожидают, сбежать? Нет, так Герман Калиосто не поступает!
Барышня чихнула, словно пискнул котенок.
– Вот видишь, я прав! – сказал Герман, мужественно сжимая зонтик. – Пойдем, не будем терять времени.
– Это плохо кончится…
– Пустые страхи, моя милая…
– Но зачем? – проговорила она в нос. – У нас все есть… Выступления, афиша, первый отзыв в газетах… К чему нам этот риск?
– Никакого риска, я силен и уверен в себе, как никогда, – отвечал Герман, поглядывая на дом, что возвышался за афишной тумбой. – Если в ближайшем выпуске «Ребуса» выйдет материал о нас, это будет огромный шаг нашей карьеры… «Ребус» – непререкаемый авторитет… Нас будут приглашать в такие дома, в которые просто так не попасть… Это не только слава, но и значительные гонорары… Тревога излишняя, моя милая Люция…
Девушка потянула назад, прочь от афишной тумбы.
– Умоляю, уйдем… Уйдем скорее… – Люция прилагала все силы, но Герман не шелохнулся. – Не будет ни статьи, ни приглашений… Я вижу… Верь мне…
Упорство, с каким она просила, проняло. Герман ощутил сомнения, но было поздно. Господин под черным зонтом приветливо помахал им. Стряхнув руку Люции, Герман вежливо снял шляпу, ощутив, как на затылок капает. Они обменялись рукопожатиями.
– Да вы совсем промокли, месье Калиосто, а мадемуазель Люция и вовсе дрожит! Скорее согреваться! – И господин с надежным зонтом пригласил следовать за ним.
Окна редакции знаменитого в определенных кругах журнала «Ребус» выходили на Екатерининскую. Кроме кабинета главного редактора и помещения коммерческой части здесь имелся небольшой, но уютный зал, где довольно часто проводились опыты по изучению непознанных явлений природы. Которые официальная наука категорически отвергала. А «Ребус» изучал и пропагандировал вот уже восемнадцать лет.
Темы, которые рассматривались в журнале, позволяли раздвинуть границы традиционных представлений о мире. «Ребус» так старательно их раздвигал, что снискал славу безнадежной помойки, рупора лженауки. В глазах замшелых ученых, разумеется. Что было неправдой. Журнал старательно держался научного метода. В своем понимании, конечно.
Зато читающей публике нравились статьи, которые нельзя было прочесть ни в одном другом русском журнале. Вероятно, цензура «дозволяла» подобные вольности потому, что цензорам самим было любопытно прочесть про всякое разное загадочное.
В самом деле, ну в каком еще журнале найдешь подробный обзор медиумизма, спиритизма, животного магнетизма, гипнотизма, ясновидения, двойного зрения, изучения привидений, астрологии, оккультизма, видения призраков прижизненных, присмертных, посмертных и прочих не менее занимательных и полезных историй. Расскажешь барышне нечто подобное – считай, произвел впечатление. Ну когда она очнется от обморока…