Машина времени Кольки Спиридонова
Шрифт:
«Медведь, – подумал Колька, и ему стало вдруг все безразлично. – Медведь так медведь. Ешь меня, медведь, закусывай, старик: сам виноват. И чего это я так расхвастался?»
А медведь всхлипывает, шмыгает носом, точно сам испугался.
– Ты что? – спросил Колька.
И медведь ответил Милочкиным голосом:
– Да, сам от меня убежал… А мне страшно…
Они поднялись, сели на коварную валежину. У Кольки отлегло от души. и перед сестрой он себя почувствовал мужчиной.
– Что же это вы, миледи, вместо того, чтобы спать, разгуливаете ночью по лесу? Тут, между прочим, опасно. За мной вот сейчас бродяга какой-то гнался, и не один. А свистели, свистели!
– Так
– Ну да, сова! Скажешь… Будто я совы никогда не слышал. А топала тоже сова?
– Так это же я топала, и кричала я…
– Небось страшно было?
– Ага.
– Вот видишь, сама испугалась, а мне всякие слова говоришь.
– Мне простительно: я ведь женщина… – примирительно сказала Милочка. – Ну, хорошо! Пойдем домой. Я никому не расскажу, ладно? Пойдем.
Они поднялись с валежины, огляделись.
В тайге посветлело. Словно кто-то сквозь черное сито просеял робкие тонкие лучики. Вроде, видно уже все и, вроде, ничего не видно Место, где оказались брат и сестра, было им совершенно незнакомым. Таежные тропы петляют между кустами, вокруг камней и деревьев, – у каждой свой характер и свой рисунок, но прямых дорог в горных лесах не бывает. А Колька с Милочкой летели по прямой каким-то чудом: справа хлюпает болото, высокие мокрые травы качаются на кочках, как украшения на головных уборах древних индейцев, налево – гарь: черные, обглоданные огнем стволы, малиновые султаны кипрея, позади-отвесная белая скала, впереди-густое сплетение кустарников.
– Мы заблудились, – всхлипнула Милочка – Мы заблудились. А все ты. То кошки он пугается, то совы…
– Я виноват, я, да? Сама придумала чепуху: принеси косыночку, принеси косыночку… Вот тебе и принеси.
– Мы заблудились! – уже в голос заревела Милочка.
И эхо ответило ей ее же голосом:
– За-а-блу-удились!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой Милочка обнаруживает таинственный люк, а Колька нажимает на все рукоятки.
Усталые, промокшие, они разожгли костер на вершине горы, стали греться у желтых языков огня. Искры летели в небо, оно стало темней и сумрачней, едва вспыхнул костер. Хорошо, что Колька догадался спички с собой захватить: худо в тайге без огня. Снова над головой засвистела сова, филин захохотал, провожая ночь, но Колька даже не обратил на них внимания-то, что случилось, – похуже лесных страхов; они действительно заблудились.
Колька достал из кармана курточки фонарик. Совсем позабыл о нем, когда бежал через лес! Тонким лучом пошарил по деревьям. Сова зажмурилась от света, взлетела и скрылась в чаще.
– Противная полуночница! – погрозил ей кулаком Колька и проводил птицу взглядом, пока ее не скрыла тень А над горами уже набирало силу солнце. Оно тяжелым мохнатым шаром катилось по вершинам, окрашивая их известковые шапки в алый, потом в лиловый, потом в голубовато-розовый цвет.
Солнце выпило туман в распадке. Все слабее, все прозрачнее становился он, и тогда, как на фотобумаге, опущенной в проявитель, начало постепенно проявлятся внизу, за деревьями какое-то строение.
– Это же «Елочки» – закричал Колька. – Урааа!
– Миленькие «Елочки»! – закричала Милочка. – Урааа!
– Э-ге-гей! Мы нашлись!
– Мы нашлись! Мы нашлись! Вот они мы!
– Э-ге-гей!
– Э-ге-гей! – ответило им эхо. И как мячик начало швырять этот крик с горы на гору. – Э-ге-гей!
Брат и сестра скатились вниз по песчаному склону, как обычно скатываются с новогодних ледяных гор: садятся и летят вниз. Перебрели через неширокий ручей. Остановились. Полуразрушенное здание, которое они увидели теперь совсем рядом, и отдаленно не напоминало дом отдыха «Елочки». Стены его были сложены из розового мрамора, точно такого же, как чаша одного из водопадов на реке Кынгырге: уж не оттуда ли неведомые строители брали камень? Там бутылочно-зеленая вода падает на отшлифованную ясно-розовую скалу и сверкает на изломах необычными красками – точно светится изнутри. Здесь мрамор суровый, потемневший от времени, пыли и дыма. Взрыв снес крышу дома, разрушил толстую надежную кладку стен, прорезав ее трещинами. Розовый мрамор. Черная сажа. Зеленая трава. Красиво и загадочно.
Они ходили по этажам полуразрушенного дома, разглядывали обгорелые стены – на них нанесло земли, и теперь сюда вскарабкались цветы. Даже невысокая березка примостилась на красном карнизе. Как только она там прижилась?
– Э-ге-ге-гей! – крикнул Колька. Посыпалась пыль со стен, обвалились комья земли, упали на бетонный, бугристый от затянувшей его глины, пол.
– Ты что швыряешься? – хмуро спросила Милочка,
– Я?
– Что же я сама в себя комок бросила?
Милочка пнула ногой комок глины, и вдруг там, где он только что лежал, сверкнула полоска металла. Милочка разгребла пыль, осколком камня соскребла глину и увидела блестящую, словно только что изготовленную, стальную плиту.
– Коля, сюда! Сюда! Здесь какие-то буквы! На плите и в самом деле было что-то написано! Буквы, старинной вязки, складывались в слова:
Коль праздным любопытством ты влеком, то не входи и сей плиты не трогай, иди, блаженный муж, своей дорогой, СЧИТАЙ, ЧТО Я С ТОБОЮ НЕЗНАКОМ.
Но если целый мир тебе – загадка, чтоб оный разгадать, путей не ищешь кратких, и свой живот не жаль познанию отдать – ВХОДИ. ДА БУДЕТ НАД ТОБОЮ БЛАГОДАТЬ!
– Наверное, там запрятано что-нибудь вкусненькое, – глотая слюнки, мечтательно сказала Милочка.
– С чего это ты взяла?
– А вот про живот написано. Сам же прочитал.
– Хо-хо! Про какой живот? Это про жизнь написано, ясно? «Не пощади живота своего», ясно? Давай-ка лучше откроем, посмотрим.
– А как же насчет праздного любопытства? Ведь тогда нельзя.
– А у нас не праздное, мы заблудились, нам деваться некуда.
Однако поднять плиту было не так-то просто: она точно вросла в пол.
Помог ржавый прут, толстый, похожий на длинный ломик. Он лежал поблизости. Кое-как просунули его под плиту, камень подставили, навалились на конец прута – плита завизжала на шарнирах и подалась.
По винтовой лестнице, темной и пыльной, подсвечивая себе фонариком, они спустились вниз. Комната, где они очутились, слабо светилась. Они поискали глазами окна – нет окон! Пошарили фонариком по стенам – ни щелочки. У самого люка, который, едва они ступили на лестницу, захлопнулся сам собой, они увидели чуть заметную кнопку, и Милочка – ей было ближе – нажала ее. Стало светлее. Но лампы не появились, а просто стены стали похожи на текучую радугу – по ним струился красный, оранжевый, желтый, голубой, синий, фиолетовый свет, краски смешивались и вновь отделялись одна от другой, стены, казалось, жили, дышали.
Почти половину комнаты занимало какое-то сооружение – прибор не прибор, машина – не машина. Беспрестанно вспыхивало и гасло множество циферблатов, дрожали и прыгали стрелки, мелькали миниатюрные молнии, зеленые и красные. гулко стучал метроном, словно это билось большое-большое сердце. Милочка даже прижала руки к груди. Ей показалось, что это и не дом вовсе, а живое существо.
Перед машиной удобно расположились два зеленых кресла, похожих на большие лопухи. Против сидений – экран и две рукоятки.