Машина времени (сборник)
Шрифт:
– А вдруг вы ударитесь при этом о какой-нибудь корабль? – спросил Уэйбридж.
– Я буду подниматься с такой скоростью, что пронесусь сквозь него, как пушечное ядро, – ответил Эльстед. – Об этом не беспокойтесь.
– А предположим, какое-нибудь проворное ракообразное животное заберется в ваш часовой механизм?..
– Для меня это будет настоятельным приглашением остаться там подольше, – сказал Эльстед и, повернувшись спиной к воде, посмотрел на шар.
Эльстеда опустили за борт около одиннадцати часов. День был безмятежно тихий и ясный, горизонт тонул в дымке. Электрический
– Интересно знать, нравится ли Эльстеду качка? – сказал кто-то.
– Готово? – спросил нараспев капитан.
– Готово, сэр.
– Так пускай!
Тали мгновенно были перерезаны, и большая волна перекатилась через шар, сразу ставший до смешного беспомощным. Кто-то махнул платком, кто-то неуверенно прокричал «Браво!», а мичман медленно считал: «…восемь, девять, десять!» Шар качнулся еще раз, потом дернулся, подняв фонтан брызг, и выровнялся.
Секунду он казался неподвижным, потом быстро уменьшился в размерах, а когда вода сомкнулась над ним, стал смутно виден сквозь нее, увеличенный преломлением лучей. Прежде чем успели сосчитать до трех, он исчез из виду.
Где-то далеко внизу, в воде, мелькнул белый огонек, превратился в искру и погас. И осталась только чернеющая водная глубь, откуда выплыла акула.
Внезапно винт крейсера заработал, вода заволновалась, акула исчезла в зыби и поток пены хлынул по хрустальной водной поверхности, поглотившей Эльстеда.
– В чем дело? – спросил один матрос другого.
– Отходим на несколько миль, чтобы он не стукнул нас, когда выскочит, – ответил тот.
Корабль медленно отошел на некоторое расстояние и снова остановился. Почти все, кто был свободен от работ, продолжали наблюдать за мерно колыхавшимися волнами, в которые погрузился шар. В течение ближайшего получаса все разговоры были только об Эльстеде. Декабрьское солнце поднялось уже высоко, и было очень жарко.
– Ему будет холодно там, внизу, – сказал Уэйбридж. – Говорят, на определенной глубине температура морской воды всегда близка к точке замерзания.
– Где он вынырнет? – спросил Стивенс. – Я что-то потерял направление.
– Вот в этой точке, – ответил капитан, гордившийся своим всеведением. Он уверенно указал пальцем на юго-восток. – И, по-моему, ему пора бы уже возвратиться, – добавил он. – Он пробыл под водой тридцать пять минут.
– Сколько времени нужно, чтобы достигнуть дна океана? – спросил Стивенс.
– При глубине в пять миль, учитывая ускорение, равное двум футам в секунду, это займет приблизительно три четверти минуты.
– Тогда он запаздывает, – заметил Уэйбридж.
– Похоже на то, – согласился капитан. – Я думаю, что несколько минут должно занять наматывание каната.
– Да, я упустил это из виду, – с видимым облегчением произнес Уэйбридж.
Началось томительное ожидание. Медленно проползла минута, но шар не показывался. Прошла другая, однако ничто не нарушало маслянистой поверхности воды. Матросы наперебой объясняли друг другу, что канат будет наматываться довольно долго. Палуба была усеяна людьми.
– Поднимайся, Эльстед! – нетерпеливо крикнул старый матрос с волосатой грудью.
Остальные подхватили его крик, словно перед поднятием занавеса в театре. Капитан метнул на них гневный взгляд.
– Если ускорение меньше двух футов, – сказал он, – то шар может и задержаться. У нас нет абсолютной уверенности, что цифры правильны. Я не так уж истово верю в вычисления.
Стивенс кивнул. Минуту-другую на мостике молчали. Потом Стивенс щелкнул крышкой часов.
Двадцать одну минуту спустя, когда солнце достигло зенита, они все еще ждали, что шар выплывет, и никто не решался даже шепнуть, что надежды больше нет. Уэйбридж первый высказал эту мысль. Он заговорил, когда отбивали восемь склянок.
– Я с самого начала сомневался в прочности стекла, – неожиданно заявил он Стивенсу.
– Господи! – вырвалось у Стивенса. – Неужели вы думаете…
– Гм! – многозначительно промычал Уэйбридж.
– Я и сам не очень верю в вычисления, – с сомнением произнес капитан, – так что не совсем еще потерял надежду.
В полночь корабль все еще кружил вокруг того места, где погрузился шар, а белый луч прожектора шарил по волнам, то замирая на месте, то снова жадно протягиваясь вперед над водной пустыней, смутно мерцающей под звездами.
– Если люк не лопнул и не раздавил его, – сказал Уэйбридж, – тогда, значит, испортился часовой механизм. Это еще хуже: выходит, Эльстед сейчас жив, где-то внизу, в пяти милях от нас, в темноте и холоде, запертый в этом своем пузыре, там, куда еще не проникал луч света, куда еще не заглядывал человек с того дня, как были сотворены воды. У него нет пищи, он мучается от голода и жажды и с ужасом думает о том, умрет ли от голода или задохнется. Что же с ним будет? Аппарат Майерса, вероятно, скоро перестанет действовать. Сколько времени он может работать? Боже ты мой! – воскликнул он. – Какие же мы крохотные существа! Какие дерзкие бесенята! Там, внизу, целые мили воды, ничего, кроме воды, и вокруг нас безбрежный простор, а над нами небо… Бездна!
Он вытянул руки вперед, и в тот же миг белый лучик беззвучно скользнул по небу, замедлил ход, остановился, стал неподвижной точкой, словно в небе появилась новая звезда. Потом он соскользнул вниз и затерялся среди колеблющихся отражений звезд, в белой дымке морского свечения. Увидев это, Уэйбридж так и замер с протянутой рукой и открытым ртом. Он закрыл рот, опять открыл его и от нетерпения замахал руками. Потом он повернулся, крикнул первому вахтенному: «Эльстед показался!» – и бросился к прожектору.
– Я видел шар! – кричал он. – Там, по правому борту! Свет у него включен, и он только что выскочил из воды. Наведите туда прожектор. Мы должны увидеть его, когда он будет качаться на волнах.
Но им удалось найти исследователя только на рассвете. Они чуть не наткнулись на шар. Кран повернули, и сидевшие в шлюпке матросы прикрепили шар к цепи. Когда он был поднят на палубу, люк отвинтили и несколько человек заглянули внутрь шара, где царила темнота. (Электрическая лампа предназначалась для освещения воды вокруг шара и была полностью изолирована от главной камеры.)