Маска киборга
Шрифт:
Я отталкиваюсь ногами снова, и крыша высотного здания оказывается далеко внизу. Я лечу и падаю, отталкиваюсь снова, еще и еще, пока не оказываюсь далеко от центра города, на крыше, так высоко, что огни мегаполиса перестают затмевать небесные огни. Так, издалека, он виден как на ладони. Он кажется игрушечным со всеми этими огоньками и башнями, он кажется безобидным. Кажется… Я вдыхаю ночной воздух, и железная хватка, сжимающая мое сердце, снова слабеет на мгновение. Этот город уничтожает себя сам. Я знаю это. Я знаком с жестокостью, с ненавистью, с болью. Я знаю о смерти даже слишком много. Но я не могу уйти, не могу оставить этих несчастных, обозленных, измученных людей.
Как мало человеческого во мне осталось. Я испытал слишком много боли, слишком. Теперь мне не нужно многого. Я просто исполняю
Я всего лишь делаю мир чуть лучше, чем он есть.
Занимался рассвет. Волна света медленно, но неуклонно заполняла собой город. Дотронувшись до крыш небоскребов, спустилась ниже и отразилась во множестве окон, увеличив этим свою мощь. Скоро она дотянется и до самых темных, неприметных улочек, разольется по обшарпанным стенам, разбитому асфальту, сделает явной ущербность городских трущоб и на время отпугнет их ночных обитателей. А это значит, что пора возвращаться.
………….
Город еще только начал просыпаться: голоса торговцев уличных рынков, звуки шагов первых прохожих, сонных, но уже спешащих на работу. Из колонок круглосуточного супермаркета донесся нарочито бодрый голос диктора.
– Доброе утром всем, кто с нами в этот ранний час!
Все эти звуки доносились до сознания Мстителя, но, смешиваясь, превращались в неразборчивый шум. Ненавязчивый, немного угрюмый, но все же приятный и легкий шум утра. Он означает, что начался новый день, день обычной жизни, почти что беззаботной, почти что спокойной, почти, что счастливой жизни.
Почти что… Он был погружен в себя и почти не обращал внимания на дорогу, тело привычно слилось с мотоциклом, и редкие автомобилисты даже не успевали заметить черную тень, проносящуюся мимо. Он может позволить себе эту скорость: если что, Ларри всегда позаботится об управлении, а значит, можно ненадолго забыть обо всем. Ведь когда-то не было Мстителя, не было искусственного зрения, металлической вставки в черепе, тончайшей ушной мембраны, фиксирующей каждый звук. Не было ночных прогулок по крышам. Не было ослепляющей ненависти и желания мстить. Не было этих беспомощных рыжеволосых девушек, запуганных, уставших, жалких. Не было жестоких полулюдей, с битами и цепями ожидающих за углом.
Не было?
Он прищурился и совсем четко, будто бы это и не воспоминание вовсе, увидел медный блеск в волосах девушки. Нет-нет, не девушки, девочки, сидящей у окна. Чуть подавшись вперед, она внимательно слушает учителя. Она не замечает, как серьезно сведены ее брови. Кажется, она всегда была такой. Мелани, девочка за соседней партой, все воспринимающая всерьез, девочка с рыжими волосами, до которых хочется дотронуться, да только страшно спугнуть этот играющий в них солнечный блик. Могла бы Мелани стать одной из тех запуганных и запутавшихся девушек из гулких ночных переулков? Трудно представить. Страшно представить.
А вот из тех ребят с задних парт вполне могли бы выйти ночные смельчаки с низко опущенными капюшонами, тяжелыми взглядами, желанием сбиваться в стаи. Разве так бывает? Ведь это дети. Но издевка в глазах мальчугана, оторвавшегося от разрисовывания парты, сверкнула совсем как во взгляде взрослого парня с ночной улицы, чувствующего свое превосходство, силу, безнаказанность. Это Стив Уоллкет. Да, так его звали. Столько времени прошло, а память почему-то продолжает хранить даже такие мелкие, казалось бы, ненужные детали. Детали совсем другой жизни – жизни не Мстителя, а паренька по имени Мартин, готового максималистски рассуждать на уроке истории о коллективном разуме, изредка бросая взгляд на рыжие волосы Мелани, не замечая насмешливых перемигиваний Стива и его дружков. Простое, смешное, глупое время. Невероятно счастливое время. Его никогда не вернуть, не вернуть того Мартина и его непоколебимую уверенность в том, что мир устроен сложно, но правильно, что разум царствует в нем, а насилие никогда не сможет одержать верх. Поэтому каждая деталь бережно хранится в памяти, каждая деталь драгоценна – это составляющие детского, обыденного и незаметного счастья, ценность которого в полной мере осознается только сейчас.
Звуки утреннего города совсем перестали тревожить его слух, он полностью погрузился в воспоминания: весенний день, школьный класс, залитый солнцем. Он говорит, не замечая, как пальцы нервно теребят карандаш.
………
Мистер Уилсон, учитель истории, серьезно слушает, иногда слегка кивая. Мартину кажется, что этими кивками он отмечает главные моменты в чуть сбивчивой речи ученика, каждый кивок вызывает в нем толчок благодарности. Мистер Уилсон умеет слушать, поэтому Мартину кажется важным объяснить ему свою теорию о коллективном интеллекте как можно яснее, убедительнее и проще. Так, как это у него выходило в долгих разговорах с дедушкой.
– Мартин Стоун представил нам интересную концепцию, да, коллеги? – мистер Уилсон обводит взглядом класс. Он единственный из учителей называет школьников коллегами, и Мартину это нравится.
– Итак, Мартин считает, что наша земная цивилизация управляется коллективным человеческим разумом. Таких теорий существует довольно много. Попросим Мартина пояснить, на чем основано его личное заключение.
Мистер Уилсон говорит очень серьезно, а глаза его смеются. Он прекрасно понимает, что «коллегам» куда интереснее было бы сейчас выбежать на улицу, вдоволь пошуметь, потолкаться, засмеяться во весь голос, а не слушать подробности этого доклада. Но Мартин, машинальным движением поправив очки, с готовностью продолжает, он слишком увлечен, чтобы разглядеть ироничные искорки в глазах учителя. Кроме того, он чувствует щекой, что Мелани внимательно смотрит на него и ловит каждое слово. Почему-то Мартину ужасно неловко было бы повернуться и прямо взглянуть на ее сосредоточенное лицо, его щека начинает розоветь, поэтому он спешит быстрее перейти к своим доводам, вернуть свою уверенную сосредоточенность.
– Согласно данным археологических раскопок, наш вид человека разумного – кроманьонец – появился на земле около сорока тысяч лет назад, на территории современной Франции. В это же время существовал и другой вид – неандертальский человек. Получается, что два вида людей существовали в одно и то же время. Никаких данных о том, что они соперничали и истребляли друг друга, нет. Неандертальский человек просто исчез. Я думаю, этот вид был переходной фазой к виду человека разумного, современного человека. И, выполнив свою функцию, он просто прекратил свое существование…
Пока Мартин говорит, задние ряды понемногу оживляются. Стив Уоллкет написал что-то на мятом тетрадном листе и показывает соседям по парте. Видимо, его острота касается Мартина, потому что парни, поочередно прочитав написанное, бросают взгляд на говорящего ученика и утыкаются лицом кто в парту, кто в тетрадь, кто в сложенные ладони. Поводов повеселиться море: Стоун очкарик, Стоун хиляк, Стоун не бесится, как все, на переменах, а усаживается в углу с книгой и, идиотским движением поправив свои очки, отключается от окружающего мира. Уоллкет с парнями называют такие моменты «Стоун в отключке» и стараются досадить очкарику, бросив в него ластиком, прилепив к плечу липкую бумажку с обидной надписью, громко крикнув ему в самое ухо. Но этому отмороженному хоть бы хны: на секунду оторвется от чтения, рассеянно посмотрит поверх книги и снова уткнется в нее носом, будто такие мелочи его совершенно не тревожат. Это бесит больше всего. Стив знает толк в издевательствах, он уже не первый год остается в этом классе и, хоть и не силен в учебе, уж точно знает, как довести слабака до слез. А Стоун не поддается, как будто он выше Стива, как будто он, а не Стив, сильнее, как будто он знает что-то для Стива неизвестное, что делает очкарика неприкасаемым. От одной мысли об этом Стива начинает трясти, ему хочется вмазать по очкам этого всезнайки, толкнуть его на землю и прижать ногой, чтобы тот полежал в пыли и уяснил себе раз и навсегда, кто здесь главный. Да ведь били уже этого чокнутого, но ни разу не получилось довести его до слез или заставить просить о пощаде. Всегда он молчит, смотрит исподлобья. Даже в тот раз, когда Алекс не рассчитал удар и сильно разбил ему губу, толкнув к двери, Мартин только смерил того взглядом и вышел из класса, зажав рот рукавом. Алекс все боялся, что его вызовут к директору, и до вечера ныл об этом, а потом оказалось, что очкарик ни словом не обмолвился ни об Алексе, ни о Стиве, ни о других парнях. Это будто бы делало их обязанными ему, а значит, усиливало ненависть.