Маска короля
Шрифт:
Сегодня чуда не произошло – хлеба выдали столько же, сколько вчера. Владлен завернул сокровище в бумажный лист из той самой книги, которую вчера читала мама, и побрел домой. Теперь нужно идти быстро, так быстро, насколько это возможно. Хлеб могут отобрать – такое уже случалось, не с ним, правда, с Олегом, когда тот был еще жив. Его избили, а хлеб отобрали, и вся семья осталась голодной.
До дома Владлен добрался без приключений и понял, что проиграл. Ему не нужно будет отдавать сестренке свою порцию хлеба. Алина умерла. Случилось то, чего он боялся, она заснула и больше не проснулась. Он виноват, ведь он ушел, и рядом не осталось никого, кто бы стал с ней разговаривать.
Дальнейшее он помнил плохо. Одна
Алинка долго не хотела умещаться на салазках, а раньше, до войны, она любила кататься с горки, и Владлен тоже любил и не желал уступать санки сестре, она плакала и жаловалась родителям… Папа, наверное, огорчится, когда узнает, что Владлен не сумел защитить сестру. И мама расстроится… Владлен брел, не разбирая дороги, он примерно знал, куда свозят тела, туда и направлялся. Он не засек тот момент, когда сознание отключилось.
Он очнулся в странном месте и сначала решил, что попал в сказку. Было тепло, даже почти жарко, совсем как летом, когда босой ногой ступаешь на пропитанный солнцем асфальт. И пахло ЕДОЙ. Горячей сытной едой. Владлен долго не решался открыть глаза – а вдруг сказка исчезнет? Обязательно исчезнет, такого не может быть, ведь город осажден, в нем не осталось ни капли летнего тепла, ни такого запаха. Поэтому он просто лежал и наслаждался целую вечность. Пока его не окликнули.
– Эй ты, заморыш, давай, просыпайся!
Чувствительный пинок подкрепил эти слова, но Владлен не обиделся – сказка продолжалась наяву. Ни запах, ни тепло не исчезли, наоборот, добавился еще и свет.
– С добрым утречком! – Поприветствовал его все тот же насмешливый голос.
Владлен огляделся: кажется, это подвал. Точно, подвал одного из дореволюционных домов, у которых сверху – надменные окна-арки, строгие колонны, карнизы с лепниной, а снизу – такие вот бесконечные подвалы, больше похожие на лабиринты. Сырые холодные лабиринты. Но в этом конкретном подвале было, во-первых, сухо, во-вторых, тепло, а в-третьих, он вообще больше походил на квартиру, нежели на подвал. На полу – толстый мягкий ковер, наверняка тоже дореволюционный, как и сам подвал, на ковре расставлена мебель. Частично она свалена в кучу, частично разломана, вон, валяется не то ножка, не то крученая спинка плетеного стула, но кое-какая мебель стояла. С претензией на гостиную и без претензии на хороший вкус. Что такое «хороший вкус», Владлен представлял себе довольно слабо, это понятие было из той, далекой жизни, когда не было войны и можно было позволить себе роскошь обладать этим самым «хорошим вкусом». Или не обладать. Хозяин подвала относился к последней категории. Зато вместо хорошего вкуса он обладал завидной коллекцией всякой всячины. Тут был и огромный шкаф, почти брат-близнец того, сожженного мамой, и комод на вычурных лапках-шишечках, и зеркало величиной в человеческий рост с пухлыми деревянными купидонами на раме, и много чего еще.
– Гляди, Гриня, как он головой вертит! – воскликнул человек в добротном овчинном тулупе. Человек сидел на столе и, беспечно болтая ногами, разглядывал Владлена.
– Значит, нравится! – заключил Гриня. – Тебя как зовут, убогий?
– Влад…
– Ну, а меня Гриней кличут. Там у нас – Васька Хромой. Слезь со стола, урод, не для того я его сюда пер, чтобы ты его царапал.
– Да ладно тебе, – но со стола Васька все-таки слез.
Всего их набралось пять человек. Если вместе с Владленом, тогда шесть. Гриня, мелкий юркий пацан, примерно ровесник Владлена, был главарем, и остальные члены шайки почтительно называли Гриню атаманом. А иногда просто Гриней. Главное, не попасть под плохое настроение, ибо тогда Гриня мог обидеться, что его не уважают, или того хуже, разозлиться. А в ярости юный атаман был страшен. Васька Хромой являлся правой рукою атамана и, заодно, шутом. Хромой – оттого что с месяц назад ногу поломал. Врачей нету, вот кости и срослись неправильно, теперь правая нога у Васьки почти на ладонь короче левой, поломанной, от этого он и ходит смешно, боком, словно краб.
Был еще Генка-дебил, или просто Дебил, здоровый парень с каменными кулаками и полным отсутствием мозгов. Дебил делал все, что скажет Гриня. Васька проболтался, будто Гриня Дебила от голодной смерти спас, вот Генка и служит ему как может, благодарность, значит, проявляет. В самом низу шайки стояли Нюхарь и Олька-Шкура. Олька – не девчонка, пацан, совсем молодой, со светлыми вьющимися волосиками и по-девчачьи выразительными глазами. Наверное, из-за внешности Олега в Ольгу и переименовали, решил тогда Владлен. Чуть позже, вместе с информацией о членах шайки, пришло понимание, что не все так просто с этим именем. А тогда ребята шутили, скалили зубы, только Ольга-Олег молчал, он вообще, насколько заметил Владлен, старался не показываться на глаза старшим. Стеснялся. А вот он, Владлен, уже ничего не стеснялся.
Действительно, а что такого – ребята замечательные, у костра ему обогреться позволили, а потом и накормили. Целая миска каши, горячей, ароматной, пахнущей именно кашей, а не пылью и плесенью, даже сырой воздух подвала не мог перебить этот замечательный запах. Владлен ел, а парни разговаривали. Он начал прислушиваться к беседе машинально, звуки сами проникали в уши и оседали в голове.
– Ну и зачем ты его сюда приволок? – Это Гриня, атаман сегодня в хорошем расположении духа. Сидит на высокой железной кровати, вместо матраса на железную сетку навалены тряпки, чьи-то рубашки, штаны, даже женское пальто валяется, темно-зеленое, как листья одуванчика. На Грине теплый овчинный тулуп, а под ним – понтовая черная кожанка, самая настоящая, какую только комиссары и носят. Но Гриня не комиссар, несмотря на кожанку и наган, который он то в руках вертит, то за пояс затыкает, то в голенища сапог засунуть стремится.
Генка не отвечает, потому как – Дебил. Он вообще только «да» и «нет» знает. И еще «пошел вон».
– Дебил, – вздыхает Гриня. – Вот и что мне теперь с ним делать?
– Пусть с нами остается. – Это Нюхарь, совсем еще мальчишка, лет десять, наверное, мелкий, верткий и весь какой-то скользкий.
– Пускай остается! – хмыкнул Гриня. – А ты его, что ли, кормить будешь? Он вообще что-нибудь полезное делать может?
– Ты че-нибудь полезное делать можешь? – толкнул Владлена в бок Васька.
– Не знаю, – признался Владлен. – Что скажете, то и буду…
– Он научится, – перевел Хромой.
Владлен закивал: он научится, обязательно научится, только бы эти ребята не прогнали его туда, на улицу, где зыбкий ноябрь, зыбкие улицы, зыбкая, затерянная во времени жизнь, война, дикий вой сирен и грозный – немецких штурмовиков. Он научится, лишь бы уйти от всего этого.
– Тогда ладно, – смилостивился Гриня. – Пущай остается. Слышь, ты, убогий, как тебя зовут?
– Владлен, – повторил он. Он был готов десять, нет, сто раз повторять собственное имя. Его оставили. Его не выгоняют!.