Маска Ктулху
Шрифт:
5
И вот я подхожу к той части моего повествования, в которую пускаюсь с неохотой — не только из-за невероятности того, о чем я должен написать, но и потому, что в лучшем случае отчет мой покажется читателю туманным и неопределенным, полным безосновательных предположений и удивительных, однако бессвязных свидетельств существования раздираемого ужасом вековечного зла вне времен; первобытных тварей, рыскающих сразу за чертой известной нам жизни, ужасного, одушевленного, пережившего самое себя бытия в потаенных местах Земли. Не могу сказать, насколько много узнал Таттл из тех дьявольских книг, что вверил
После моего возвращения на древние улицы Аркхема одни события стали сменять другие с нежелательной быстротой. Я оставил пакет с книгами Таттла у доктора Лланфера в библиотеке и сразу направился к дому судьи Уилтона; мне повезло, и я застал его. Он как раз садился за ужин и пригласил меня присоединиться, что я и сделал, хотя аппетита у меня не было: вся еда мне казалась отвратительной. К тому часу все страхи и неясные сомнения стеснились во мне, и Уилтон тотчас заметил, что меня не отпускает необычайное нервное напряжение.
— Странная штука со склепом Таттлов, не правда ли? — проницательно осведомился он, догадавшись о причине моего приезда в Аркхем.
— Да, но не страннее того обстоятельства, что тело Амоса Таттла находится в саду его особняка, — ответил я.
— Вот как, — сказал судья без видимой заинтересованности, и его спокойный тон помог мне отчасти восстановить душевное равновесие. — Ну да, вы же сами только что оттуда, стало быть, знаете, о чем говорите.
После этого я как можно более кратко поведал ему все, что описал здесь, опустив лишь несколько самых невообразимых подробностей, однако ни в малой степени не сумел развеять его сомнений, хотя судья был слишком воспитан, чтобы дать мне это понять.
Когда я завершил рассказ, он некоторое время посидел в глубокомысленном молчании, лишь раз-другой взглянув на часы: уже перевалило за семь. Наконец он прервал размышления и предложил мне позвонить в «Льюистон» и попросить, чтобы все звонки мне переводились сюда. Я незамедлительно это исполнил, несколько приободрившись оттого, что он все же воспринял проблему всерьез и готов посвятить ей вечер.
— Что касается мифологии, — сказал он, как только я вернулся в комнату, — то ею вообще-то можнопренебречь как порождением безумного рассудка этого араба, Абдула Альхазреда. Я обдуманно говорю «можно пренебречь», но в свете того, что произошло в Инсмуте, мне бы не хотелось эту точку зрения последовательно отстаивать. Тем не менее мы сейчас не в суде. Наша немедленная забота — благополучие самого Пола Таттла; я предлагаю сейчас же ознакомиться с его инструкциями.
Я тотчас извлек конверт и распечатал его. Внутри лежал единственный листок бумаги со следующими загадочными и зловещими строками:
«Я заминировал дом и участок. Ступайте немедленнои без задержки к воротам выгона на западе от дома, где в кустарнике справа от дороги, если идти из Аркхема, я спрятал детонатор. Дядя Амос был прав — это нужно было сделать в самом начале. Если вы меня подведете, Хэддон, — Богом
Некое предчувствие истинной природы грядущего катаклизма, должно быть, начало к тому времени проникать в мой рассудок, ибо когда судья Уилтон откинулся на спинку кресла, вопросительно глянул на меня и осведомился:
— И что вы собираетесь делать? — я без колебаний ответил:
— Выполнить все до последней буквы!
Какой-то миг он лишь рассматривал меня и ничего не говорил, затем смирился с неизбежным, вздохнул и сурово вымолвил:
— Что ж, подождем десяти часов вместе.
Последнее действие неописуемого кошмара, сгустившегося в доме Таттла, началось незадолго до этого срока, причем начало это было до того обыденным, что последующий истинный ужас оказался вдвойне глубоким и потрясающим. Итак, без пяти минут десять зазвонил телефон. Судья Уилтон тут же снял трубку — и даже оттуда, где я сидел, в голосе Пола Таттла, выкликавшего мое имя, была слышна смертная мука!
Я взял трубку из рук судьи.
— Хэддон слушает, — сказал я с хладнокровием, которого не ощущал вовсе. — В чем дело, Пол?
— Сейчас же! — вскричал Таттл. — Боже, Хэддон, — немедленно — пока… не поздно. Господи — пристанище! Пристанище!..Вы знаете это место — ворота выгона… Боже, скорей же!..
А потом произошло то, чего мне вовек не забыть: голос его внезапно ужасно извратился — будто сначала его весь смяли в комок, а затем он потонул в жутких, бездонных словах. И звуки эти, доносившиеся теперь из трубки, были чудовищны и нечеловечески — ужасающая тарабарщина и грубое, злобное блеянье. В этом диком шуме отдельные слова возникали вновь и вновь, и я в неуклонно возраставшем ужасе слушал эту торжествующую страшную белиберду, пока та не затихла где-то вдали.
— Йа! Йа! Хастур! Угх! Угх! Йа Хастур кф’айяк ’вулгтмм, вугтлаглн вулгтмм! Айи! Шуб-Ниггурат!.. Хастур — Хастур кф’тагн! Йа! Йа! Хастур!..
Внезапно все смолкло. Я обернулся к судье Уилтону и увидел его искаженное от ужаса лицо. Но я смотрел и не видел его — как не видел иного выхода, кроме того дела, что требовалось совершить. Ибо столь же внезапно я с ужасающей ясностью осознал то, чего Таттлу не суждено было узнать, пока не стало слишком поздно. В тот же миг я выронил трубку и как был, без шляпы и пальто, выбежал из дому, слыша, как за спиной у меня растворяется в ночи голос судьи, неистово вызывающего полицию. С невероятной скоростью я мчался по лежавшим в тени призрачным улицам заклятого Аркхема в октябрьскую ночь, вдоль по Эйлсбери-роуд, по проезду к воротам выгона — и оттуда, лишь на краткий миг, когда где-то позади взвыли сирены, сквозь ветви сада увидел дом Таттла, очерченный дьявольским фиолетовым сияньем, прекрасным, но неземным и ощутимо зловещим.
Потом я нажал на рукоять детонатора — с оглушительным ревом старый дом разорвался, и там, где он стоял, взметнулись языки пламени.
Несколько минут я стоял ослепленный, затем постепенно стал осознавать, что по дороге к югу от дома подтягивается полиция, и медленно пошел им навстречу. Так я увидел, что взрыв осуществил то, на что намекал Пол Таттл: своды подземных пещер под зданием рухнули, и теперь вся почва оседала, проваливалась, и вспыхнувшее было пламя шипело и исходило паром, а снизу толчками поднималась вода.