Маска Владигора

Карпущенко Сергей Васильевич

— Спасибо, матушка правительница!

— Видим теперь, кто был виноват!

— Чуть было крови невинной не пролили, за одно лишь уродство человека невинного сказнить хотели!

Нашлись охотники проводить княгиню к лесной избушке, где жил изгнанный из городища Владигор.

Но Кудруна лишь попросила указать дорогу и в сопровождении служанки, давно уж ставшей ей подругой, поехала туда.

Когда конь ее вышел на поляну, где стоял неказистый домик, крытый лыком, сказала служанке, спрыгивая с седла, Кудруна:

— Здесь обожди меня, — и, предчувствуя еще более страшную беду, чем та, что уже случилась с Владигором, робея, на порог взошла. Дверь приоткрыта, повсюду кости, начисто обглоданные, вонь, грязь. Когда глаза Кудруны к темноте привыкли, увидела она: кто-то в углу затаился. Пригляделась — это был Владигор без личины. Шагнула к нему — зарычал с угрозой. Не просто уродлив был он, а страшен в уродстве своем: оборванный и грязный, стоял он на четвереньках, куча обглоданных костей перед ним лежала.

— Владигор! Владигор, мой милый! — протягивая руки к звероподобному существу, воскликнула Кудруна.

Владигор зарычал, не узнавая Кудруны, волосы вздыбились на его голове, как шерсть на звере. Но девушка уже подавила в себе страх и отвращение. Жалость, нежность и любовь к этому потерявшему привычный облик человеку овладели ею сейчас.

Она присела на корточки рядом с ним, обняла его за шею, привлекла к груди безобразную голову, и затрясся в рыданиях Владигор, и слезы полились из глаз его.

— Милый мой супруг, — шептала Кудруна, гладя его жесткие, как шерсть волка, волосы, — поедем со мной в Ладор, там тебя признают, там ты снова будешь князем, а я твоей верной женой. Поедем, у меня есть конь! Ты въедешь в Ладор правителем. А личину больше не надевай. Все полюбят тебя таким, какой ты есть, потому что ты храбрый, ты защитник и отец своего народа!

Так говорила Кудруна, и Владигор, перестав плакать, слушал ее, жадно глядя в ее глаза. Потом, с трудом ворочая языком, сказал:

— Нет… не в Ладор… таким туда я не… приду. В горы со мной… пойдем. Там, в чистых водах… горных потоков… увидишь ты… настоящее мое… лицо. Горы мне… покровительствуют…

Кудруна с помощью служанки принесла воды из ближайшего ручья. Они сняли с Владигора одежду, и Кудруна впервые увидела его нагое тело, но не было смущения в глазах ее. Матерью она была сейчас этого большого несчастного ребенка. Она омыла его чистой ключевой водой, уложила в постель, укрыла привезенной с собой одеждой, и, покуда просыхало его платье, она сидела с Владигором рядом, держа в своих руках его большую руку. Он скоро перестал лицо прятать от ее взгляда, и мягкое, спокойное выражение, вызванное чувством Кудруны, хотя и не сделало это лицо менее уродливым, но зато пролило на него свет человечности и доброты.

2. Гнев Любавы

В ту же ночь, когда Кудруна оставила Ладор, уехала из столицы Синегорья и княжна Любава. Она отобрала самых лучших скакунов для двадцати верных Синегорью воинов, готовых хоть сейчас погибнуть в неравной схватке с ненавистными борейцами. Воины эти входили когда-то в княжескую дружину, но теперь, когда дворец был полностью в руках борейцев, они остались не у дел и часто жаловались Любаве на свое незавидное положение, грозились даже уехать на службу хотя бы в Венедию или Ладанею, но Любава умолила их остаться — без них она была бы точно лягушка в муравейнике рыжих лесных муравьев. И воины остались, хоть и подвергались едва ли не ежедневно насмешкам борейцев. Но в эту ночь поняли они, что и им нашлось дело.

С четырьмя прислужниками, тоже хорошо владевшими мечом, копьем и луком, и с двадцатью облаченными в брони, на прекрасных выносливых конях дружинниками, радовавшимися тому, что обожаемая их повелительница наконец решилась на что-то важное, выехала Любава из Ладора. Но когда один из дружинников, уже седеющий и многоопытный в боях Прободей, осторожно спросил у нее, куда держат путь они, Любава резко ответила ему, даже головы не повернув:

— Не твоего ума дело, Прободейка! Не хочешь ехать, возвращайся в Ладор. Без тебя управимся!

И понял Прободей, что уж если обычно смирная и негневливая княжна так вспылила, то дело, на которое собиралась она, действительно серьезное и нечего докучать ей вопросами — нужно просто гнать коня, куда укажут, да и дело с концом. Так покойней, да и проще.

И отъехал от княжны дружинник, ничуть обиды не держа на Любаву. Княгиня, чувствуя, что излишне резко одернула того, кто старшим в ее маленькой дружине был, похлопала примирительно по железному плечу его облаченной в расшитую рукавку [11] рукой, сказала мягко:

11

Рукавица (прим. автора).

— Ладно, не сердись на бабу, Прободей, — вздорные все мы. Скажу тебе одно: едем в Лес Гнилой, ибо хочу я Владигору отыскать замену. Покамест больше ничего не скажу тебе…

Прободей, едучи рядом с товарищами своими по лесной дороге, задумался над словами Любавы: «И зачем собралась она в Гнилой Лес? Известно же, что худое это место, разбойничье. Слышал даже, что Бадяга-изменник там воровским народцем хороводит. Уж не его ли она прочит на замену Владигору?»

Ничего путного не придумал Прободей, плюнул да и перестал голову ломать, положившись на ум и трезвость Любавы.

В городище, где раньше жили разбойники, порубившие друг друга в поединках за право ехать на состязания стрелков из лука, рядом с княжеским домом стояла бочка пятидесятиведерная, дубовая, обитая железными обручами, Если бы в эту бочку человек залез, то, присев на корточки, ушел бы в воду с головой, и была устроена внутри удобная скамеечка, чтобы сидящий в бочке не утоп и только одна голова его торчала бы, если б захотел он перед помывкой просто погреться да понежиться.

Бочку эту четыре дружинника Бадяги наполняли часа два, не меньше, бегая с деревянными ведерками к ручью с такой чистейшей водой, что казалась чище воздуха она. Неподалеку от бочки другие воины разожгли костер и на огне долго раскаляли булыги, [12] а когда вода немного до кромки бочки не доходила, здоровенными железными клещами стали брать булыги и окунать их в ледяную воду. С громким шипением, в клубах пара, опускались в воду камни.

12

Камни-булыжники (прим. автора).