Маскарад в лунном свете
Шрифт:
Помогая ему, она приподняла бедра, пытаясь удержать его в себе.
И затем, когда она думала, что не сможет больше выдержать этого наслаждения, он сделал еще одно движение и его семя хлынуло в нее горячим потоком.
— Господи, Маргарита, я люблю тебя! — простонал Донован несколько мгновений спустя и откинулся на спину, привлекая ее к себе.
— И я люблю тебя… Томас, — прошептала она дрогнувшим голосом, опуская голову ему на грудь. Как же сильно она любила его! Ее переполняло страстное желание показать ему это…
Спустя несколько долгих восхитительных мгновений он позволил
Спустя несколько долгих восхитительных часов, когда за окнами начало сереть, Донован покинул ее, поцеловав в последний раз в губы и приказав спать, что было, в сущности, излишне, поскольку, подумала Маргарита, она будет теперь спать целую вечность. Или, по крайней мере, до тех пор, пока на город не опустится опять тьма и он не придет к ней снова. Почувствовав, что ноги его коснулись каменных плит мостовой, Томас оторвал руки от водосточной трубы и привалился к стене, полной грудью вдыхая свежий утренний воздух. Он безумно устал, и ему ничего так не хотелось в эту минуту, как подвалиться Маргарите под бок и проспать так весь день.
Его Маргарита. Его ангел. Какая женщина! Каждый раз, держа ее в объятиях, он чувствовал, как сгорает в пламени ее любви, а потом возрождается вновь, как феникс из пепла.
Он улыбнулся. В конечном итоге, совсем неплохо провести так следующие пятьдесят или более лет.
Отыскав нож, который он спрятал за небольшим кустом, Томас оглядел улицу и, нахлобучив поглубже шляпу на голову, медленно зашагал вперед. Он должен был все как следует обдумать, прежде чем являться к Хервуду.
Томас не был убийцей, и ему совсем не нравилось убивать. Но это была война, и ты был вынужден убивать, чтобы не быть самому убитым. Марко понял это сразу. Маргарита же — Господь благослови ее и ее изобретательный ум — никогда не сможет этого понять.
Как же он хотел, чтобы все это наконец-то закончилось!
Мимо Томаса проехала закрытая карета, но, провожая ее глазами, он лишь мельком подивился про себя тому, как может кто-то гулять до рассвета, когда дома его, несомненно, давно уже ждет теплая постель и любящая жена.
Спустя час, все еще жуя пирожок, который он купил у уличного торговца, Томас свернул на улицу, где жил Хервуд, и застыл на месте. Возле дома Хервуда стоял небольшой экипаж, и у кучера, восседавшего на козлах, был весьма суровый вид.
Кто мог приехать к Хервуду в столь ранний час? Медленно Донован подошел ближе. Внезапно дверь дома отворилась, и на пороге, продолжая разговаривать с кем-то, кто шел за ним — судя по виду, это был слуга Хервуда, — появился человек, весьма похожий на полицейского.
Обменявшись еще несколькими словами со слугой, человек, похожий на полицейского, сел в экипаж и уехал.
— Эй, ты там! — поспешно крикнул Донован слуге, уже собиравшемуся войти в дом. — У меня назначена на восемь встреча с сэром Ральфом. Что-нибудь случилось?
Слуга кивнул, нервно потирая руки.
— Можно
Томас ошеломленно уставился на слугу. Человек, который еще только вчера собирался жить вечно, умер? Неужели ему повезло и он, слава Богу, не отяготит свою совесть убийством Хервуда?!
— Умер? Да что ты говоришь? Как?
— Ох, сэр, я все еще никак не могу опомниться. Видите ли, сэр, я должен был возвратиться позже, но молодая леди, с которой я встречаюсь… ну, в общем, мы с ней поссорились, сэр. Мне некуда было деваться, вот я и вернулся. И нашел его висящим там… лицо черное… ужас! И зачем только он это сделал, никак я в толк не возьму.
Томас нахмурился. Его первоначальная версия, что причиной смерти Хервуда стал апоплексический удар, вызванный, вероятно, неуемной радостью по поводу обретения им, как он верил, бессмертия, лопнула как мыльный пузырь.
— Висящим там? Ты хочешь сказать, сэр Ральф повесился?
Слуга энергично закивал.
— Поэтому он, наверное, и отослал нас всех, или так, во всяком случае, сказал мне констебль, когда я привел его сюда. Чтобы, значит, никто ему не помешал. И вот теперь мне придется снимать его и готовить к погребению, и это, скажу вам откровенно, сэр, мне совсем не нравится. Совсем не нравится.
— Я могу тебе помочь, — предложил Томас. Ему хотелось увидеть тело Ральфа и лично убедиться в его смерти. Он вдруг вспомнил, как Хервуд сказал, что, возможно, попросит его помочь ему вынести кое-что из дома сегодня утром, но вряд ли он имел в виду труп. А может, именно о трупе он и говорил? Не дошли ли отношения между мошенниками до того, что «бессмертный» Хервуд решил убрать Лейлхема! О Господи! Все это становилось слишком уж запутанным… и слишком опасным.
Слуга, чуть ли не кланяясь ему на каждом шагу, провел Томаса в дом, и вскоре они уже стояли в чистенькой и просто обставленной гостиной, главной достопримечательностью которой, несомненно, был сейчас висевший в петле сэр Ральф.
Он был мертв. В этом не могло быть никаких сомнений, подумал Томас, глядя в остекленевшие глаза Хервуда и стараясь не обращать внимания на его почерневшее лицо. Медленно он обошел комнату, отмечая про себя упавший стул, связанные вместе шнуры от гардин и совсем небольшое расстояние от пола до кончиков ботинок сэра Ральфа. На память ему пришло описание смерти Жоффрея Бальфура в исповеди Хервуда. Каждая строчка дышала прямо-таки паническим ужасом перед подобной участью.
Кто-кто, а Хервуд уж никак не мог совершить самоубийства. Не мог человек, страстно жаждущий жить вечно, покончить с собой. А уж о повешении вообще не могло идти и речи.
Подойдя к камину, Томас слегка дотронулся до узла на ручке заслонки, затем опустил глаза и вдруг заметил в пепле несколько обгоревших клочков бумаги. Подняв один из них, он прочел на нем написанные рукой Хервуда два слова: «Вильям»и «исповедь».
Хервуд, конечно, мог сам сжечь черновик своего признания. Томас бросил взгляд на тело, на тщательно связанные вместе шнуры. Да, это было возможно, но маловероятно. Хервуд, несомненно, оставил бы себе хоть одну копию; такой уж он был человек. Что он там писал о Маргарите? О страсти к ней Лейлхема?