Маскарад
Шрифт:
— Без вреда для организма — несколько часов, — вздохнул я. — Может быть, сутки или чуть больше. Так или иначе, не вижу никаких здесь задерживаться или…
Договорить я не успел. Камень под ногами затрясся, а уши вдруг заложило, будто давление воздуха вдруг резко изменилось вдвое. Цесаревич дернулся, и на мгновение мне даже показалось, что здание сейчас рухнет от подземных толчков, но на самом деле оно все так же стояло на месте. А странная вибрация оказалась всего лишь звуком. Долетевшим сюда с огромного расстояние, громким и настолько глубоким, что мы скорее ощущали его телом, чем различали
Зато Упыри, похоже, это знали превосходно — тут же бросились врассыпную, выдавая весьма изрядную для таких медлительных тварей скорость. И так как ничего съедобного поблизости, очевидно, не было, вывод напрашивался сам собой.
— Идем, ваше высочество. — Я схватил цесаревича под локоть и потянул. — Не стоит оставаться на виду.
— Господи… вы знаете, что это было?
— Понятия не имею, — прокряхтел я, ковыляя обратно к лестнице. — Но если уж местные разбегаются — вряд ли тележка с пряниками.
Кто или что бы не выдавало трубный глас, оно явно было далеко и в данный момент нам уж точно не угрожало — так что пришло время немного заняться здоровьем. И избавиться, наконец, от уже надоевшего прута в боку. Не то, чтобы организм успел полностью восстановить силы, да и строительный материал в виде полудюжины говяжьих котлет из «Медвежьего угла» определенно не помешал бы, но пока к моим услугам были только время и местная энергия. Чужеродная, грязная и явно небезопасная — зато в таком количестве, что хватило бы на три таких раны.
— Отвернитесь, ваше высочество. — Я облокотился плечом на стену и сомкнул пальцы на липкой от крови железке. — Вряд ли вам это понравится.
— Продолжайте, — буркнул цесаревич. — Так я хотя бы успею поймать вас, если надумаете грохнуться в обморок.
Парень оказался явно не из впечатлительных. Или просто уже успел настолько обалдеть от происходящего, что моя импровизированная операция не вызвала у него ни слабости в ногах, ни даже заметного удивления: когда я с хрустом потянул прут из бока, цесаревич даже бровью не повел.
Ну, или просто крепился, как мог.
Проклятая железка неприятно скрипнула о ребра, но вышла, как по маслу. Кровь брызнула из раны, но уже не пульсирующим потоком, как раньше, а совсем немного. Организм поспешно избавлялся от лишней жидкости в ране, а заодно выплевывал и мусор. Вроде крохотных кусочков чугуна, отколовшихся при ударе.
— Я знал, что кое-кто из Владеющих умеет залечивать раны… Но и не думал, что увижу такое собственными глазами. — Цесаревич все-таки не выдержал и поморщился, будто от боли. — У вас много Талантов, Владимир Петрович.
— Пожалуй. — Я осторожно опустил окровавленную железку на пол, чтобы не шуметь. — Но здесь даже их может оказаться недостаточно.
— Да уж… Вы знаете, куда нас занесло?
— В логово Упырей и Жаб. Темный и страшный мир, о котором я не имею ровным счетом никакого представления. — Я пожал плечами. — А вы? Неужели никто не проводил никаких исследований, когда все это началось? Университет, академия наук?..
— Полагаю, проводили. Отец говорил, что отправлял в Прорывы семь экспедиций. Не только естествоиспытателей, но и Владеющих, и солдат с пулеметами… — Цесаревич поджал губы и отвел взгляд. — Вернулась только одна.
— И что они здесь нашли? — Я тут же навострил уши. — Вам рассказывали?
— Нет. Во всяком случае, уж точно не больше вашего, Владимир Петрович. Отец не любил вспоминать об этом. Командир отряда и ученые докладывали ему лично, и с тех пор не было даже разговоров. — Цесаревич мрачно усмехнулся. — А городовым и солдатам строго-настрого запретили даже приближаться к Прорывам. Капелланы просто зашивают их, и все.
— Вот как? — Я на мгновение задумался. — А гражданские?
— Наверняка убеждены, что с той стороны… то есть здесь, находится преисподняя. И вряд ли хоть кому-то захочется проверять.
Я не слишком-то удивился. После революции в России было не принято говорить ни о черте, ни о боге, поэтому советский человек ничуть не боялся их обоих. И наверняка нашлись бы и отчаянные смельчаки-добровольцы, и многомудрые рационализаторы, выступающие за незамедлительного покорение просторов иномирья. А даже если нет — такой джинн, однажды вырвавшись из бутылки, вряд ли пожелал бы возвращаться обратно.
Но здесь… то есть, там, в одна тысяча девятьсот девятом, запрет наверняка сработал. И работает до сих пор — особенно пока Прорывы зорко стерегут солдаты и на скорую руку штопают бравые георгиевские капелланы. А суеверные граждане уж точно предпочтут отсидеться дома, чем задаваться вопросами в духе «а что же все-таки ТАМ?..»
Царь-батюшка сказал нельзя — значит, нельзя.
— Преисподняя?.. Надо сказать, весьма похоже, — буркнул я. — Но раз уж мы здесь — предлагаю немного осмотреться…. Вдруг получится отыскать Прорыв и вылезти обратно?
— Почему бы и нет. — Цесаревич зашагал было дальше по коридору — и вдруг, развернувшись, схватил меня за рукав. — Тихо… Вы слышите?! Это…
Нет, я ничего не слышал. Вообще ничего — только наблюдал, как его высочество забавно открывает рот. Весь доступный мне мне диапазон занял странный и жутковатый звук, от которого снова мелко затряслись пол со стенами. Только на этот раз это больше напоминало не вибрацию или невнятный гул, а именно голос, этакий хтонический бас-профундо, который могли выдать только колоссального объема легкие и связки толщиной со стальной канат.
И этот голос явно приближался.
— Что там? — Цесаревич указал пальцем на потолок. — Оно рядом?
Слов я разобрать не смог — скорее прочитал по губам. Может, его величество не спрашивал, а утверждал. Или вообще хотел сказать, что неплохо бы нам спрятаться, забиться в какую-нибудь щель или вообще провалиться сквозь древние камни под ногами…
Но любопытство в очередной раз победило, и я скользнул вдоль заросшей зеленью стены туда, где в полумраке маячил прямоугольник, когда-то бывший окном. Цесаревич тут же последовал за мной — видимо, оставаться одному в такой обстановке ему хотелось даже меньше, чем высовываться на улицу.