Маски иллюминатов
Шрифт:
Сэр Джон вдруг вспомнил, что слово «паника» происходит от слова «Пан», имени великого бога греков. Древние верили, что встреча с этим богом или его свитой, состоящей из сатиров и нимф — неутомимых тружеников — всегда заканчивается для людей потерей рассудка, хотя иногда безумию предшествует глубокий экстаз.
В его памяти всплыли строки старинной баллады «Томас-Рифмач». Когда-то ему казалось, что эти слова полны очарования, но теперь он почувствовал в них что-то неуловимо зловещее:
Бежит, петляя меж болотДорожка третья, как змея,Она в Эльфландию ведет,Где скоро будем ты да я. [54]54
«Томас-Рифмач» (перевод
Сэр Джон также вспомнил, что:
— Вильям Блейк рассказывал друзьям, что однажды видел в своем саду целую процессию эльфов;
— Вальтер Скотт упоминал об одном из своих знакомых, «ученом и джентльмене», который видел «круги эльфов» — круги из грибов, в которых, согласно поверью, этот странный народец любит плясать — и следы маленьких ножек внутри них;
— известный фольклорист Бэринг-Гоулд заявил под присягой, что в 1838 году встретился с целым «легионом карликов ростом не больше двух футов», которые окружили его экипаж и некоторое время бежали по дороге рядом с ним, а затем «растворились в воздухе прозрачном», в характерной для них манере;
— в 1907 году, то есть совсем еще недавно, леди Арчибальд Кэмпбелл сообщила о том, что некая ирландская семья поймала «эльфа» и продержала его под замком около двух недель, прежде чем ему удалось бежать.
Можно ли считать все эти случаи галлюцинациями? — размышлял сэр Джон. — Подобные встречи происходили во все времена и во всех уголках нашей планеты. Бигфут, снежный человек, гигантские крылатые существа, о которых слагали сказки и легенды все народы мира — вся эта мрачная компания загадочных Существ есть не что иное, как невероятное разнообразие форм, в которых «неутомимые труженики» могут являться людям. Иногда граница между видимым и невидимым миром на время исчезает, и они приходят в нашу реальность, вышагивая, пританцовывая, прыгая и хихикая. Когда я встретился с самым ужасным из этих созданий — двуполым богом Бафометом, — прогремел гром и треснуло зеркало. Было ли это совпадение или в тот момент на самом деле распахнулась дверь между мирами?
Сэр Джон подумал о великом белом пятне в истории человечества — эпохе с горделивым названием «Век Разума», когда наука, неспособная объяснить существование метеоритов, догматически провозгласила, что метеоритов не существует в природе. Но метеориты продолжали падать. Их видели фермеры и епископы, торговцы и домохозяйки, философы, мэры и даже некоторые ученые. Тогда Французская Академия и Королевское научное общество приняли решение считать любые сообщения о падении метеоритов результатом мистификации или галлюцинации. Нечто подобное происходит и сегодня. «Неутомимые труженики» работают не покладая рук, и в газетах каждую неделю появляются заметки о необычных событиях то в одной, то в другой части света. «Общество психических исследований» каждый раз тщательно изучает подобную информацию, но вердикт неизменен — мистификация или галлюцинация. Сэр Джон почувствовал, что верит каждому слову в письме Вири. Конечно, и карлик, и восточный человек в черном, и даже хихикающая тварь с перепончатыми крыльями — все это чары, иллюзии, но за ними стоит некая темная сила. Человечество с незапамятных времен пытается противостоять этой силе, по без особого успеха.
С тех пор, как сэр Джон погрузился в исследования средневековой магии, его ум постоянно колебался между истинной и мнимой верой, истинным и мнимым скептицизмом. И теперь он больше не в силах был противостоять соблазну верить просто и бесхитростно. Великий бог Пан все еще жив сегодня, через две тысячи лет после того, как христиане справедливо нарекли его дьяволом. Его свита по-прежнему неутомимо трудится, но современные ученые решили ее не замечать — точно так же, как ученые мужи в эпоху Вольтера решили не замечать метеоритов.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Если Господь не сомневается в существовании демонов, с какой стати сомневаться нам?
В Библии говорится о «драконе… и его ангелах» [55] , и это значит, что не только Люцифер, но и легионы других ангелов осмелились отрицать власть Бога… Берегитесь, ибо они опасны, злы и коварны. Они хотят получить власть над вами и готовы заплатить за это любую цену!
55
Откр. 12:7.
Если Бог живет в каждом из нас, как я могу быть злым?
XXIV
Наступил следующий день, двадцать седьмое июня. Фён продолжал душить Цюрих в своих влажных объятиях. Уже трижды этот коварный ветер утихал, но каждый раз возобновлялся с прежней силой. У жителей Цюриха начали сдавать нервы.
В три часа дня Эйнштейн, Джойс и Бэбкок снова собрались вместе, на этот раз у Эйнштейна дома, в его кабинете. Профессор был среди них самым бодрым. Для того, чтобы прийти в себя после тяжелой ночи, ему хватило всего нескольких часов сна и легкой разминки для ума в форме дневной лекции по физике. Джойс, судя по его виду, страдал от похмелья. Бэбкок провел остаток ночи в полузабытьи, кое-как примостившись на диване в гостиной Джойса, и был лишь ненамного спокойнее, чем накануне.
— Итак, Джим, — начал Эйнштейн, — что вы думаете об удивительных приключениях нашего друга?
— По правде говоря, некоторые места в его рассказе начинают вызывать у меня серьезные сомнения.
Эйнштейн промолчал, взглядом приглашая Джойса продолжать.
— Однажды, — задумчиво произнес Джойс, — в Дублин приехал арабский цирк. Мне тогда было лет десять, и я жадно поглощал романтические книжки о загадочном Востоке, тайнах суфиев, магии дервишей, Аладдине, Али-Бабе и прочих подобных вещах. Можете себе представить, что для меня в то время значило слово «арабский»! С возбуждением, которое я чувствовал накануне похода в этот цирк, могло сравниться только возбуждение, которое овладело мною, когда я впервые отважился зайти в район красных фонарей, чтобы лишиться невинности с проституткой. Мне казалось, что передо мною вот-вот откроется огромный новый мир, мир чудес и магии. Каково же было мое разочарование, когда я увидел только старый передвижной цирк, обычное развлечение для дураков, вытягивающее из их карманов последние копейки.
На лице Бэбкока отразилось недоумение — он не мог понять, к чему ведет Джойс. Эйнштейн сосредоточенно слушал.
— Так вот, — продолжал Джойс, — мистер Уильям Батлер Йейтс и его друзья живут в такой арабской сказке. Для них она реальна. Даже более реальна, чем их собственные слуги. Каждый день мы погружаемся в мир чувств и ощущений, но мы не так наги и беззащитны, как Адам и Ева в раю. Куда бы мы ни отправились — в пивную за углом, в передвижной арабский цирк или на Южный полюс с Амундсеном, — мы несем с собой определенные идеи, определенные предрассудки. Если бы сейчас в эту комнату вошел вор-карманник, он увидел бы несколько карманов, которые можно обчистить. Если бы прекрасная Милева, — он шутливо поклонился в сторону кухни, где позвякивала посудой жена Эйнштейна, — изволила пригласить к нам в гости Сократа, он увидел бы здесь несколько умов, которые можно смутить каверзными вопросами. Если бы здесь оказался мистер Йейтс, он увидел бы только материальные тени Вечных Духовных Идей: Науки, — он указал на Эйнштейна, — Искусства, — он иронически указал на самого себя, — и Мистицизма, — он указал на сэра Джона. — Что до меня, то я вижу здесь трех человек, жизни которых складываются по-разному, вот и все.
— Если я правильно понимаю, — сухо заметил Эйнштейн, — вы хотите сказать, что люди из «Золотой Зари» не более безумны, чем все остальные?
— Я хочу сказать, — ответил Джойс, — что могу видеть мир таким, каким его видит Йейтс и прочие оккультисты — то есть как духовный путь, полный Знаков и Символов — а могу видеть его таким, каким мне его показали иезуиты в годы моей юности — то есть как юдоль скорби и паутину греха. Я также могу видеть его как поэму Гомера или угнетающий своим натурализмом роман Золя. Мне интересны все его грани.