Маски трёх эпох. Том 1. Проводники
Шрифт:
– Мне такие нравятся. Хотите сыграть? Только… если да, можно, я буду играть зелёными?
Ланту стало интересно, он внимательно слушал незамысловатые правила, потом расставил свои фишки. И удивлённо взглянул на меня, когда я перевернула одну свою фишку – в отличие от остальных не тёмную, а светло-зелёного цвета, – и поставила её первой в ряду. Заметив его удивление, я немного смущённо объяснила:
– Это не в правилах, это моя привычка. Ну что, кидаем кости? У кого больше выпадет, тот и ходит первым.
Партии в нарды короткие, особенно когда играют новички
Я встала:
– Я не буду с вами играть. Вы играете нечестно, поддаётесь.
– С чего вы взяли? – попытался соврать Лант. – Ошибся, вы воспользовались этим, вот и всё.
– Перестаньте врать! Я отлично знаю, что к чему, много лет играла.
– И выигрывали? – Лант усмехнулся с уже подзабытым презрением. – Играли, чтобы выигрывать. Вы и приметы все соблюдаете, фишки переворачиваете. Чего потом жалуетесь, что выигрываете? Где логика?
– Я играла ради игры. Фишка… – На меня тоже накатило раздражение, а больше – обида. Нарды остались в том далёком прошлом, о котором нельзя было вспоминать здесь, в этом сумасшедшем мире. Нельзя не из-за запретов Шалорна. Просто нельзя. Это игра другого мира и времени – того, что уже не вернётся. И светло-зелёная фишка с вытертым ободком по верхнему краю – я всегда клала её именно перевёрнутой – тоже не должна была быть здесь. Зачем я всё это вспомнила?
Я схватила эту, когда-то счастливую, и совсем не в игровом смысле, фишку, опрокинув при этом всю доску, и швырнула зелёный кругляшок в окно, далеко в кусты, что росли около нашего дворца.
Лант молча вышел из комнаты.
Доску с нардами я уничтожила: незачем делать здесь такие вещи. Навела порядок в комнате, сходила в бассейн, чтобы успокоиться. В этот день было моё дежурство по кухне, но ничего не хотелось делать. Лант сам вполне может приготовить, браслет на руке есть. А мне ничего не хотелось. Хорошо, что в этот вечер не намечалось гостей, можно было побыть одной, отдохнуть.
Я стояла у окна в библиотеке, смотрела на заходящее солнце, слишком маленькое и тусклое по сравнению с солнцем нашего мира. Лант подошёл, встал рядом, тихо сказал:
– Я не хотел вас обижать. Обычно люди играют чтобы выигрывать, все, кого я знал, стремились к этому. А вы так проигрывали, что… Я думал, вы расстроитесь из-за проигрыша.
– Я хочу выиграть! – Я обернулась к нему. – Но не в нарды. Есть намного более важные игры. Нам нужно выиграть у Петли. Нам троим – мне, вам и Шалорну.
– Это верно. Но… нарды для тебя тоже были важны. Они – из прошлого. Я это не сразу сообразил. Прости.
Он вложил в мою ладонь что-то влажное, сжал её в кулак.
– Прости. Я больше не стану тебя задевать.
И вышел из комнаты.
Я разжала пальцы. На ладони лежала бледно-зелёная фишка. Та самая, с потёртым верхним венчиком, нетронутым донцем с наплывом пластика – именно из-за желания сохранить донце я в детстве и переворачивала фишку, – и с вдавленной в верхнее углубление мокрой землёй и травинками. Сделать вторую такую он бы не смог, не успел бы запомнить, как она выглядит, я это запоминала несколько лет. Он смог найти её там, в кустах и траве. Я снова сжала пальцы. Иногда молчаливая память бывает нужна, и прошлое меняет будущее через десятки лет.
С этого дня мы с Лантом перешли на «ты».
***
Шёл четвёртый месяц нашей жизни в этом мире, и мы готовили новую игру, намного более сложную и непредсказуемую не только для местных, но и для Ланта. Сюжет её предложила я, вспомнив прочитанные когда-то юмористические рассказы. История по русским сказкам поразила Ланта ещё в самом начале, когда он услышал о Емеле и щуке.
– Невозможно! Это какой народ придумал, чтобы просто так всё делалось? – Он слушал моё чтение, то и дело прося объяснить, что к чему. Я пожала плечами: вроде всё понятно, да и у других народов похожее есть. Но Лант переключился на другое:
– Ты уверена, что хоть кто-то из них пройдёт игру? В ней же нет ни капли логики!
– Всё вполне логично, особенно для детской психики. Уверяю, они отлично справятся.
– Но… – Он замолчал, потом согласился: – Хорошо, попробуем. Сколько тут локаций? И игроков?
– Надо посчитать. – Я стала листать книгу. – С локациями всё равно будем думать, а игроки… игра может быть рассчитана и на одного, и на группу, но больше шести-семи человек пускать нельзя, а то они мешать друг другу станут. Здесь их… шестеро.
– Значит, максимум на семерых надо считать, а каждая локация – по несколько сот метров…
– Можно делать её звездой и заполнить пустыню паркетом. – Я попыталась нарисовать, но у меня ничего не вышло.
– Подумаем, но идея хорошая, давай делать.
Мы подумали, подумали, и создали вот этот макет, который сейчас стоял на столе. И прокрутили на симуляторе вероятные варианты развития игры. Потом снова всё пересчитали, и ещё раз. И ничего не поняли. Результат был странным. В ближней перспективе вероятность волны безумия уменьшалась в несколько раз, что нас очень радовало, но потом, по прошествии долгого времени, увеличивалась почти в два раза по сравнению с усреднённым значением.
Мы пытались разобраться, почему так получается, и приходили к одному и тому же: в мире вечного удовлетворения всех желаний и отсутствия хоть каких-нибудь реальных перемен разумные существа жить не могут. Наши игры, о которых сейчас говорили даже некоторые обитатели резерваций – те, кому хозяева разрешали выходить оттуда, и кто сам хотел контактировать с «большим миром», – приносили местным временное облегчение, ощущение единения, общей цели. Но потом все возвращались в свои дворцы и дома, к райскому беспроблемному существованию оранжерейных цветов, и… Каждая игра в отдельности снимала напряжение, но все вместе они усиливали реакцию на окружающее, приводя к катастрофе, пусть и отложенной, но ужасной даже по сравнению с прошлыми вариантами.