Маски. Книга 3. Дрозд и малиновка

День начался суматошно. Привезли двух новых девочек. Не сказать, чтобы проблемных, во всяком случае, одна была немного с кровью фэйри, но совсем не странная. Просто очень красивая. Я ее не взяла, мягко объяснив родителям, что школа моя переполнена. У меня только тридцать постелей для учениц. Больше я никого не беру.

А вторую домой отправить не смогла: по ее глазам было видно – она не справится самостоятельно. Пятый, ненужный ребёнок в семье, лишний, да ещё с врождённым уродством – хромоногая. Не забери я ее, родители

Она и ругалась, но матрас ещё один нашла в кладовке. Потом купим и постель. Пока же я уступила девочке свою, сама перебравшись на жёсткий тюфяк.

Наверное, это глупо. Таких вот «никчемных» у меня теперь четверо. Каждая из них – удар по репутации школы, которая после первого выпуска взлетела до небес. Раньше у нас был маленький дом и всего шесть учениц. Теперь же – тридцать девочек, фанлой (*каменный дом буквой «п» с внутренним двором, обычно вымощенным камнем) в два этажа с садом вокруг, шесть учителей и три могущественные покровительницы. Четыре даже, но про последнюю чужие люди не знают, да и знать им этого не нужно.

И я вот уже восемнадцать лет Хозяйка Дивного сада – именно так называется наша школа. Потому что каждую девочку мы взращиваем как цветок.

Основательницей школы была лея Ши, старая оборотница. Да и школа когда-то была создана для оборотней, коих в Ильхонне не слишком любят, во всяком случае, в обычные школы их принимают со скрипом зубов. Да и учили тут когда-то лишь чтению, каллиграфии и законам – для того, чтобы юные оборотницы могли найти хоть какую-то работу в Ильхонне.

Я не ильхонка, я – гюйдо, круглоглазая демоница. Белокожая, рыжая и с зелёными глазами. Сначала мне было здесь, на островах, очень сложно из-за разреза глаз и цвета волос, а сейчас мне завидуют и подражают.

– Мальва, зачем нам лишняя ученица? – ворчит лея Ши. – Ты сама знаешь, что из неё не вырастет танцовщица.

– Из моей Мэйгут тоже невесть что вырастет, – привычно напоминаю я. – Боюсь, ничего хорошего.

– Твоя Мэйгут – дочь демона. А эта хромоножка… пустышка.

– Ну что ж, значит, нам нужно вырастить из неё доброго человека, а это тоже непросто.

Против такого аргумента матушка Ши возражений не нашла, только улыбнулась и нежно поправила мне ворот рубашки. Для неё, не привыкшей к прикосновениям, это высшее проявление заботы.

Девочка с узелком в руках, что следует за нами как безмолвная тень, почтительно замирает в нескольких шагах, пока мы с матушкой Ши беседуем. Конечно, она все слышит. Я уверена, что хромоножке сейчас страшно, больно и обидно, но это часть ее обучения. Здесь никто никому ничего не должен. Девочкам приходится тяжело трудиться. Да и учителя не ленятся: не так-то просто взрастить из тех крошечных ростков, что сюда привозят, дивный цветок с головокружительным ароматом.

– Тебя будут звать Лейзи (*цветок сливы, ильхон.), – равнодушно сообщаю я девочке. – Жить будешь с Молихо и Байше.

– Но я… – лепечет девчушка. – Меня зовут…

– Забудь, – мне ее жаль, но я холодна и непреклонна. – Ты Лейзи, слива. Здесь у всех новые имена. – Ясно?

– Да, лея Мальва.

Что ж, она быстро соображает. Возможно, из неё выйдет толк, хотя пока я этого не вижу.

Но когда я впервые увидела страшную Гойренн, тогда я тоже не сразу поняла, какое сокровище попало к нам в руки.

Маленькая глупая Мальва с большим саквояжем в руках сошла с корабля в Шейнаре, то и дело оглядываясь. Ей было девятнадцать, она недавно закончила колледж-интернат и теперь считала себя очень опытной, смелой и умной.

Сейчас, спустя пятнадцать лет, я понимаю, насколько безрассудной была сама мысль плыть в чужую страну без денег и знакомств за женихом, которого отправили служить в посольстве Ранолевса в Ильхонне на пять лет. Лучше б я сидела дома, учила детишек иностранным языкам и вышивала себе приданое. Заодно бы накопила немного денег, это несложно, если живешь в интернате и питаешься там же. Тратить совсем не на что. А там, глядишь, и Ивген вернулся бы. А что уж было у него в Ильхонне, осталось бы за морем.

Впрочем, это я сейчас могу так хладнокровно рассуждать, а тогда я была юной и прекраснодушной девицей, уверенной, что невеста должна следовать за женихом в любые дали. Стоит признать, что Ивген старательно поддерживал во мне эту мысль, в письмах уверяя, что он отчаянно страдает и без меня, без своего цветочка, просто не сможет быть счастлив ни единого мгновения. К тому же он очень точно описывал своё местоположение, и найти его действительно оказалось совсем нетрудно.

Я думаю, он и в самом деле меня любил и даже собирался жениться по возвращении.

Я же в то время совсем свихнулась от разлуки и одиночества. Это можно понять: я была сиротой, родители умерли от холеры, когда мне было шесть, я жила в интернате, где старательно училась и проявляла интерес и талант к иностранным языкам. Особенно хорошо мне давался ильхоннский. Именно благодаря своему эссе на этом языке я и познакомилась с Ивгеном. Нас обоих награждали за победу в конкурсе. Он писал стихи, я прозу. Мне было семнадцать, ему двадцать два. Никогда ещё в моей жизни я не видела так близко молодого мужчину, никогда не разговаривала с ним. Наша первая встреча закончилась сокрушительной ссорой, разумеется, на ильхоннском. Потом же он прислал мне букет цветов в качестве извинений и пригласил на прогулку…

Славное было время.

Неудивительно, что я очень быстро влюбилась в него по уши. Блестящий выпускник военного училища, красавец офицер, сирота, как и я – казалось, мы просто созданы друг для друга. А потом его отправили на пять лет в Ильхонн, а я спустя полгода рванула вслед за ним.

Совершенно не представляя, что я буду делать в чужой стране с незнакомыми обычаями, я надеялась, что отличного знания языка мне будет достаточно для того, чтобы найти какую-нибудь простую работу, вроде служанки или, может быть, портнихи (я неплохо шила, как и любая выпускница интерната). Но в душе я, конечно, мечтала работать с детьми. Все преподаватели мне говорили, что у меня талант находить общий язык даже с самыми сложными и замкнутыми ученицами.