Массандрагора

Безродный Иван Витальевич

Васька кивнул, уткнувшись в планшет, и очередной рабочий день вошел в привычную колею.

И не было ничего удивительного в том, что Харрисон снова погиб именно в автокатастрофе и именно в две тысячи девятом – Википедия снова говорила об этом на компьютере Пашки… Розыгрыш не удался, но дурацкое чувство осталось.

Следующие два дня промелькнули совершенно незаметно. Окончательный дизайн был наконец-то сдан, и шеф остался доволен, пообещав Пашке небольшую премию. О Харрисоне и традиционной встрече никто больше не вспоминал.

Пашка махнул рукой, решив, что они просто ждут его ответной реакции, чтобы оставить в полных дураках и от души потом поржать. «Не дождетесь», – подумал он и вел себя как ни в чем не бывало.

Вечером того же дня он шел от метро по проспекту Большевиков и, довольный, посасывал из алюминиевой банки свое любимое пиво. Протопав пару длинных домов со встроенными в первые этажи магазинчиками, он внезапно остановился. Что-то здесь было не так… Но что?

Он медленно развернулся и пошел назад, вглядываясь в узкие витрины парикмахерских, ювелирных и продуктовых магазинов, разных барахолок. Вот оно!

Это была деревянная дверь в маленький магазинчик всякой всячины. Преодолев газон, Пашка подобрался ближе. Дверь была старой, рассохшейся, довольно грубо выкрашенной в темно-зеленый цвет, причем явно давно – краска кое-где уже начала облупливаться.

Все бы ничего, но ведь Пашка отлично помнил, что последние несколько лет она была ярко-оранжевой, такой же, как и надпись магазина сверху нее. И несколько дней назад она оставалась оранжевой, это точно… или нет?

Он подобрался к двери вплотную, взойдя на крыльцо. Колупнул ногтем краску. Покрашено давно, очень давно. Но та ли это дверь? Пашка вытер губы и оглянулся. Несомненно, это именно та самая дверь. Они с Лехой прошлым летом, порядочно нагрузившись алкоголем у кого-то на дне рождения, даже сфотографировались вот на этих ступеньках! Еще рожи корчили такие, что маленькая девочка на руках у матери, завидев их, заплакала. Да-да, точно!

Пашка поставил банку на перила лестницы и вытащил смартфон. Фотографии должны были сохраниться в памяти устройства, потому что он их так и не перенес в хранилище на винчестере. Найдя нужную папку, он долго рассматривал серию фотографий, увеличивая места, где лучше видно, рассеянно возюкал пальцем по поверхности сенсорного экрана и… думал. Думал и еще раз думал. Дверь на фотографиях была этой же, но… именно оранжевой. Ярко-оранжевой. Однозначно.

Так как ее верхняя часть была стеклянной, вскоре его заметила продавщица – полноватая женщина лет сорока пяти с пышной копной светлых волос.

– Вы что-то хотели? – спросила она, выйдя на улицу. – Стоите все тут, а не заходите…

– Извините, – пробормотал Пашка. – А не подскажете ли, вот эта ваша дверь – ее когда красили в последний раз, не помните?

– Вы из инспекции? – нахмурилась женщина, правда, тут же засомневалась, так как Пашка был слишком молод для такой должности, да и его растерянность не была обычным свойством инспекторов.

– Нет-нет, мы тут с друзьями просто поспорили…

– А что такое?

– Она ведь была недавно оранжевой, не так ли? Ну, год назад – точно, правда?

– Нет, я что-то не припоминаю. Два года тут работаю и сколько помню, – продавщица костяшками постучала по краске, – она всегда была такой, зеленой. Старая совсем, покрасить-то, кстати, не мешало бы… Или вообще заменить на пластиковую: у всех соседей есть, а у нас развалюха какая-то! Да хозяин все никак не соберется…

Пашка сунул ей под нос смартфон:

– Вот, это снято в прошлом июле. Она же оранжевая!

– Ой, извините, я в этих телефонах вообще не разбираюсь! – замахала руками продавщица.

– Не, ну погодите, при чем тут телефон? Вот же фотография, видите? Это же ваш магазин?

– Ну мой…

– А дверь-то, дверь: разве зеленая? Смотрите, – горячился Пашка, – оранжевая!

– Значит, фотошоп!

– Никакого фотошопа. Оранжевая.

– Молодой человек, мне работать надо! – Продавщица оттолкнула его руку и принялась протискиваться обратно в магазин. – Ходют тут всякие!

– Погодите! – взмолился Пашка, но женщина уже топала по проходу меж стоек.

– Ах ты… – пробормотал он и рванул край отслоившейся облицовки. Раздался громкий треск, и в его руках оказался треугольный кусок размером с ладонь. Зеленая краска словно смеялась над Пашкой.

– Милиция! Я сейчас милицию вызову! – обернувшись, взвизгнула продавщица.

Чертыхаясь, Пашка со всех ног кинулся по ступенькам вниз и помчался по скверу, а банка пива так и осталась сиротливо стоять на перилах лестницы.

Придя домой, он закинул в угол прихожей обломок облицовки, который до сих пор крепко сжимал в руке, разделся, налил себе водки и позвонил Лехе. Может быть, тот помнил, какого цвета должна быть дверь в том магазинчике?..

– Дверь? – несколько раздраженно переспросил Леха. – Тебе зачем?

– Для дизайна, – отрезал Пашка.

– Откуда ж я помню?! Давно было, а я пять лет уж на Нарвской живу, по Большевикам не хожу… Не, не знаю. Вроде серая она была. Или черная. Да, точно – черная.

Черная, значит. Нет, они все определенно издеваются над ним!

И Пашка напился – благо в холодильнике стояла непочатая бутылка «Адмиралтейской». Ольга ворчала, возмущалась, но потом отстала. Слава богу, жили они отдельно от родителей – эта двушка им досталась от бабушки, а отец с матерью наотрез отказались уезжать из родной Гатчины.

Ближе к полуночи Пашка, уже почти ничего не соображая, доплелся до кровати, кое-как разделся, расшвыряв одежду по всей комнате, и завалился спать. Конечно, он не мог видеть, как минут через пять после этого совершенно бесшумно и без всяких киношных эффектов «трофейный» кусок облицовки, расположившийся на пылесосе в углу прихожей, сменил свой цвет с зеленого на оранжевый…

Утром, превозмогая боль в голове, он тупо крутил обломок в руке и пытался понять: пугаться ему или радоваться. Облицовка была того самого, родного цвета молодого апельсина. И кому он что теперь докажет? Да еще дыша жутким перегаром? Эх, надо было вчера сфотографировать этот обломок! Но кто же знал?!