Шрифт:
— Почему ты мне не сообщила?
Я пожалел о своих словах, едва они сорвались с языка. Бессмысленный вопрос, ответ на который очевиден. Мама хотела меня уберечь. Оградить сыночка от кошмара, от невыносимого бремени, легшего на ее плечи. Мне бы не упрекать ее, а в ножки поклониться, спасибо сказать за самоотверженность и заботу. Да вот беда: моя благодарность начисто растворилась в чувстве вины. Пока я плавал с океанологической экспедицией по южным морям, собирая материал для диссертации, мама два месяца бессменно дежурила в больнице у постели лежащего в коме отца, а потом еще полгода была домашней сиделкой при инвалиде, потерявшем память. И если, слушая мамин рассказ по дороге из аэропорта, я больше ужасался первому, то
Мама прикрыла дверь кухни, где мы сидели вдвоем, и сказала тихо:
— Зачем, Андрюша? Что изменилось бы? Ты не смог бы нормально работать, рвался бы сюда, подвел бы людей, измучился сам. А чего ради? Чем бы ты помог?
— Ну… Подменял бы тебя в больнице, привез бы какие-нибудь лекарства.
— Раздобыть лекарства теперь не проблема. Только ничего нового для лечения травматической амнезии за последнее время не изобрели. А все старое мы уже перепробовали.
— И что теперь делать? Что говорят врачи?
— Советуют ждать и надеяться.
Я встал, сунул руки в карманы, прошелся туда-сюда по кухне, остановился у окна.
— Уродов-то этих хоть посадили? Тех, что сбросили лед папе на голову?
— Даже дела возбуждать не стали. Отец сам виноват: зашел за ленту ограждения, несмотря на предупреждающую табличку.
— Зачем?
Мама пожала плечами.
— Должно быть, задумался и не заметил. Ты знаешь, каким он становится рассеянным, когда обдумывает свою очередную гениальную идею… Обдумывал. Физику с математикой он тоже больше не помнит. И это, наверное, самое страшное. Если бы мне сказали, что память вернется к нему только частично, и спросили бы, чего я больше хочу: чтобы он вспомнил меня или физику, я бы выбрала физику. Без нее Леня — уже не Леня.
Когда до меня дошел смысл ее слов, я покрылся холодным потом.
— Он что, вообще не помнит физику?
— Похоже на то. Я стараюсь не терзать его вопросами, но несколько раз подглядела, как он листает учебники. Просмотрит несколько страниц и хватается за голову.
Я отлепился от подоконника, покружил по кухне и снова сел к столу.
— Мама, мы должны что-то предпринять! Ему необходимо помочь.
— Как?
— Не знаю. Погоди, у меня вертится в голове смутная мысль… Вот. Если я ничего не путаю, все бульварные писаки и сценаристы мыльных опер возвращают память своим героям по одной и той же схеме. Герой попадает в обстоятельства, схожие с теми, при которых потерял память, в мозгу у него что-то щелкает, и все становится на свои места. Должно быть, эта схема имеет какое-то отношение к действительности: иначе зачем бы им всем поголовно за нее держаться? Но даже если это полная туфта, мы ничего не теряем, верно? Я к тому, что можно попытаться выяснить и воспроизвести все, что произошло с папой в тот злополучный день. Вдруг у него тоже что-нибудь щелкнет?
О шансах своей затеи на успех я старался не думать. Самая страшная часть любой беды — чувство беспомощности, понимание, что ты ничего не можешь изменить, как бы страстно того ни желал. До тех пор, пока есть надежда что-то поправить, трагедия еще не трагедия. Не говоря уже о том, что «в минуту душевной невзгоды» гораздо легче действовать, чем ждать и надеяться.
В теории мой замысел выглядел просто. Поговорить со всеми, кто видел отца и так или иначе общался с ним в тот роковой день, попросить их по возможности подробно вспомнить, что они делали в присутствии отца и что делал он, какой была обстановка, что происходило фоном. А потом, опираясь на эти воспоминания, написать подробный сценарий и воспроизвести для отца последний день его «мирной» жизни. Благо, на дворе стоит ноябрь, со дня на день выпадет снег, а значит, и декорации будут подходящими.
На практике задача оказалась трудно выполнимой, если выполнимой вообще. Начать с того, что отец был физиком-теоретиком, работал в академическом институте, и строгому расписанию не подчинялся. Если бы несчастье случилось с ним во вторник или в пятницу, собрать свидетельства было бы проще, потому что в эти дни в институте проводились научные семинары, которые сотрудники посещали в обязательном порядке. Но уборка снега и сосулек с крыши институтского корпуса, ставшая причиной несчастного случая, проводилась в четверг. В этот день папины коллеги появлялись на работе, когда бог на душу положит, а то и не появлялись вовсе. К тому же, беда случилась больше восьми месяцев назад, а за такое время многое забывается и безо всякой амнезии. Даже маме, которая, казалось бы, должна была запомнить этот день на всю жизнь, пришлось искать свое учебное расписание за прошлый семестр, чтобы ответить на простой вопрос, говорила ли она с отцом утром.
— Нет, утром мы не разговаривали, — решила мама, полистав еженедельник. — Семнадцатого февраля я вела первую пару, то есть из дома ушла не позже восьми. А Леня редко встает раньше девяти, он же у нас безнадежная «сова».
Трое молодых коллег отца, делившие с ним рабочую комнату в институте, не смогли вспомнить, когда он в тот день приехал на работу и чем занимался. Они обещали подумать, покопаться в своих записях и перезвонить, если что-нибудь удастся выяснить, но у меня создалось впечатление, что они не очень-то верят в успех. Примерно так же отреагировали на мою просьбу соседи и немногочисленные друзья отца.
Я ждал от них известий, а тем временем усиленно раздумывал, что могло бы подстегнуть их память. Понадобись мне самому восстановить события восьмимесячной давности, у меня не возникло бы трудностей, поскольку в экспедиции я вел дневник. А до экспедиции? Компьютер! Ну, конечно! Если бы меня попросили вспомнить, что происходило в моей жизни до отъезда, я полез бы в компьютер, просмотрел бы почту, рабочие файлы, записи в ЖЖ и ВКонтакте.
Я поспешил к отцу.
— Папа, ты не возражаешь, если я воспользуюсь твоим компьютером?
Человек с родным лицом и незнакомо несчастными глазами оторвал взгляд от экрана телевизора и вежливо ответил:
— Конечно, забирайте… Забирай. Мне он совершенно ни к чему.
Я вообще-то собирался посмотреть нужные данные в этой же комнате, но тут сообразил, что отец тяготится моим присутствием, кивнул и забрал ноутбук со стола. Провод зацепился за стопку книг, несколько упали на пол. Чертыхнувшись, я вернул ноутбук на место и наклонился, чтобы их подобрать. Увидел свой старый учебник по геофизике, и сердце защемило от жалости. По образованию я геолог, наши учебные пособия по физике с точки зрения специалиста — детский лепет. Должно быть, папа совсем отчаялся разобраться в любимом предмете, если дошел до чтения такого примитива. Мрачный и подавленный, я взял комп и ушел к себе. А десять минут спустя ворвался обратно в страшном возбуждении.
— Папа, зачем ты стер все файлы и удалил письма годичной давности?
— Я ничего такого не делал, — испуганно отрицал отец. — Даже не прикасался к этой штуке. Я не знаю, как она работает.
Мама, которой я немедленно позвонил, подтвердила:
— Ни разу не видела папу за компьютером с тех пор, как он вернулся из больницы. И, судя по пыли, которую я каждую неделю стираю с крышки ноутбука, наедине с собой Леня им тоже не пользуется.
— А сама ты туда не лазала?
— Я не настолько дурно воспитана. — Мамин голос заледенел. — Хотя ты, судя по всему, не видишь ничего дурного в том, чтобы…