Мастер и Виктория
Шрифт:
Он подошел ко мне вплотную, взял в руки одну, жестом приказав опустить другую. Легко, едва касаясь, провел пальцами по горящей коже, втирая мазь. Повторил то же с другой.
Пристально посмотрел мне в глаза. Бесстрастный, ледяной. Неумолимый. Слезы рвались изнутри, заставляя губы дрожать, во рту было горько и отчаянно щипало в носу. И вдруг он улыбнулся.
– А ты гордая, – то ли похвала, то ли осуждение. – Но это не все твое наказание. На колени! Руки за спину!
Опять обжигающий лед.
На запястьях защелкнулись наручники.
– Посмотри на меня.
Подняла глаза, сморгнув
Жесткие пальцы сжали подбородок.
– О чем ты вспоминала, когда ласкала себя, Виктория? Отвечай! – бесстрастный голос, ни тени насмешки. И никаких шансов, что я смогу не ответить.
Меня захлестнул жаркой волной стыд.
– Вас, монсеньор, - прошептала я, опуская глаза, не в силах смотреть ему в лицо.
– Точнее! И я не разрешал отвести взгляда!
Веселые смешинки в золотистой глубине… ледяной холод серой стали…
– Во рту, - сама не поверила, что сказала это.
Едва заметная улыбка тронула строго сжатые губы.
– Ты вчера произнесла слово «служить», не понимая его истинного значения. Сегодня я покажу тебе, что это значит. А наказание твое будет состоять в том, что освобождения ты не получишь. Если посмеешь кончить без разрешения – будешь наказана. Жестоко.
Я нервно сглотнула. Как я могу этим управлять?!
– А теперь служи мне, Виктория! Так, как и хотела!
– сквозь лед приказа – то ли насмешка, то ли предвкушение.
И я служила. Всем своим телом. Повинуясь ему радостно и беспрекословно.
На коленях с открытым ртом, направляемая его руками, то нежными, то жесткими, то ласкающими, то дарующими сладкую боль, его властным голосом, иногда прерывистым и похожим на рычание, когда он, взяв в кулак мои волосы, изливался в мое горло, распростертая под ним на кровати, с прикованными к изголовью руками.
Впервые с того дня, когда меня лишили девственности, во мне был мужчина. Он не был осторожен или нежен, скорее груб. Но я приняла его с благоговением. Он имел право на всё. Мой повелитель, мой Исповедник. Мой Бог.
Мое тело пело в его руках, как хорошо настроенный инструмент в руках музыканта, но за полшага до освобождения он оставлял меня жаждущую и истекающую от желания.
Когда силы покинули меня, он освободил мои руки, мягко растер запястья, внимательно осмотрев их. Укрыл одеялом.
– Можешь поспать, Виктория. Надеюсь, ты усвоила урок? Я могу оставить твои руки свободными? Ответь!
Я слышала его голос как сквозь толщу воды, глаза закрывались сами собой.
– Да, монсеньор.
Очнулась я от ощущения его ладоней на своем животе. Меня мягко, но бесцеремонно перевернули, словно куклу.
– Синяков нет, - казалось, он говорил сам с собой.
Прохладная ладонь провела по спине и остановилась в верхней части, слегка нажав. Вторая проникла под живот и приподняла бедра, которые через секунду легли на небольшую подушку. Снова мой зад оказался бесстыдно выпяченным вверх.
– Руки над головой!
– тихо, но не оставляя сомнений, приказал он.
Шелк нежно скользнул по запястьям - он привязал мои руки широким шарфом к изголовью кровати.
Пряный, мускусный запах наполнил воздух. На плечи легко легли его ладони, ставшие теплыми и скользкими. Они гладили, массировали, разминали. Я уплывала
– Монсеньор… - прошептала я.
– Я знаю, Виктория, - он так спокоен. Как он может быть спокоен?
Скользя по моим ягодицами, сжимая их, пальцы словно невзначай скользнули между ними и покружили вокруг узкого входа. Я дернулась, сердце заколотилось от животного ужаса.
– Нет!
– вскрикнула я.
Но он не остановился, проникнув внутрь одним пальцем. Добавил еще один.
Дура… я забыла… Остановить это может только стоп-слово! Но оно примерзло к моему небу.
Пальцы скользнули ниже, и я выдохнула, чтобы в следующее мгновение задрожать, когда они нашли набухший клитор.
Опять я таяла от мучительной сладости, жгучей и сводящей с ума. И в тот момент, когда я не могла больше сдерживать рвущиеся наружу потоки обжигающей лавы, он шепнул мне на ухо:
– Теперь можно.
Это было извержением вулкана. Но в тот момент, когда меня накрыло, он скользнул в мой зад, разорвав резкой болью. И замер…
У меня вырвался дикий, нечеловеческий крик.
– Тшш, - ласковый шепот, и пальцы вновь кружат на клиторе, таком чувствительном, что меня бьет током от легчайшего прикосновения. Боль так тесно сплетена с удовольствием, что я уже не понимаю разницы. Он снова двинулся, осторожно, медленно. Слезы текут по щекам, пропитывают подушку. Вперед… назад… опять вперед… снова назад... И теплая волна заново уносит к небесам, стирает боль. Я умираю и кричу… умираю… кричу… и опять умираю…
После разрывающего чувства наполненности было так странно ощущать пустоту. Его ладони шире развели мои бедра, и я дернулась. Мягкое касание прохладной влажной губки сверху вниз. Это было неожиданно и очень приятно. Из моего горла вырвалось какое-то кошачье урчание.
– Ты умница, Виктория. Я так тобой горжусь.
Он правда это сказал? Или мне почудилось?
Уже проваливаясь в сон, почувствовала, как он отвязал мои руки. Вынул подушку, укрыл меня пледом.
Последнее, что я услышала, был его голос, почти ласковый:
– Я закончил с тобой, Виктория. Когда проснешься, можешь одеться и ехать домой. Если не передумаешь за неделю - в следующую пятницу в восемь. И не опаздывай.
Мягкие губы коснулись моего обнаженного плеча. А может, мне это уже приснилось?
Глава 5. Раб
Вечером в своей квартире я пыталась понять, что со мной сделал Исповедник. То, что я вернулась другой, было очевидно. Еще по дороге домой в метро ловила на себе взгляды чужих людей и мне казалось, что каждый из них знает, почему так распухли мои губы, отчего болит задница и ноют ладони. Я краснела, жарко, заливаясь краской и потея. Но вместе с тем я видела, как в глазах мужчин мелькает что-то похожее на восхищение. Никто и никогда не смотрел на меня с восхищением. Я вспоминала слова, что Исповедник шептал мне на ухо, лаская мое тело. И оно немедленно отзывалось сладкой истомой. Сжимала колени, кусала губы и закрывала глаза.