Мастер Миража
Шрифт:
Ну да ладно. Изрядное число лет назад, еще до восстания псиоников, еще находясь в добром здравии, я по собственной воле и глупости сделался проводником Лимба – наверное, мною двигала противоречивая смесь набожности и любопытства. Официальный каленусийский пантеизм отвергает посмертие. Людей Северо-Востока, таких, как я, столичные адепты Разума всегда считали чудаковатыми еретиками, но в веротерпимой Конфедерации личные религиозные странности никогда не имели серьезных последствий.
Я принадлежал к скандально известной луддитской секте Иеремии Фалиана. Почему-то наши ритуальные проклятия техническому прогрессу очень мало для меня значили. Карьера захолустного религиозного
Приходилось ждать вечера, когда густые лиловые сумерки падают на выпуклые спины холмов. Ноги сами несли меня туда, где кольцо живой изгороди заменяло нам дольмены древних. Курился костер. Я, Ральф Валентиан, сидел рядом с другими на скамье из бревен и смотрел на витые струйки дыма, покуда не начинал видеть туман, скалы и облака Лимба. Мир линял наподобие старой картинки – костра и зарослей больше не было, северная равнина исчезала, сменялась горами, между острыми камнями этих гор свистел ветер. Крутой обрыв едва не убегал у меня из-под ног, далеко внизу, под тонким флером тумана, маячил крышами и портиками серо-розовый город.
Не знаю, почему этого города больше никто из наших не видел. Позже Аналитик сказал мне, что я прирожденный проводник на ту сторону. Что ни говори, звучит с ядовитым подтекстом и многозначительно.
Итак, тело мое продолжало гордо восседать на бревне, которое давно залоснилось, отполированное штанами набожных луддитов Иеремии. Вместе с тем я отчетливо видел собственные руки, торс, ноги – и в туманной реальности Лимба все равно оставался самим собой. Провал под ногами манил, но это не был извращенный соблазн суицида, скорее любопытство, помноженное на избыток сил. Однажды у меня хватило смелости спуститься в долину, всего-то потребовалось немного ловкости, и мраморные мостовые пустого города легко легли под мои подошвы. Неестественно звонкое эхо цокало и металось между колонн и статуй. Я брел наугад, пока не отыскал главную площадь – такую же потустороннюю и безлюдную, как и все улицы проклятого Лимба. Палаццо белого камня выходило фасадом в сторону пустого пространства площади. Камень блестел свежестью – ну прямо только что из-под резца. На ступенях дворца не оказалось ни мусора, ни пыли, ни единой песчинки, острые края мрамора выглядели неистертыми – словно их никогда не касалась ничья нога.
Дверь в древнем стиле подозрительно легко подалась, и я вошел, потому что уже не мог не войти. Комнаты мне не запомнились, знаю только, что они были. Во внутреннем дворике блестел бассейн, до краев заполненный густой темной жидкостью. Цвели в кадках декоративные апельсины. На краю бассейна расположился лысый толстый старик в черном шелковом халате. Он этак основательно, всей задницей, засел в кресле, но при этом умудрялся не отбрасывать тени. Если бы я сумел предвидеть будущее, то опознал бы в коляске калеки почти точную копию моего нынешнего «трона». Жаль только, что предвидение никогда не было моей сильной стороной.
Я бесстрашно двинулся к нему, намереваясь поговорить, водянистые, навыкате глаза обитателя Лимба пялились на меня в упор, сухую кожу старческого лица покрывали редкие пятна палевого пигмента. Иллюзия была полнейшая – само совершенство правдоподобия, если бы только не эта проклятая, потерянная тень… Чуть погодя, должно быть, вдоволь на меня насмотревшись, старый хрен недовольно насупился.
– Ну-с, или говорите, или уходите на все четыре стороны. Мне надоели людские стандартные пороки и глуповатые случайные визитеры. Вы, молодой человек,
– Я не наркоман.
– Псионик?
– А вы-то сами кто – какой-нибудь демон из древних историй?
– Глупости. Я Ответственный Аналитик. А для вас, если хотите, полномочный представитель господа бога. Мне не нравится эта временная линия, здесь все идет не по правилам, но я не желаю выглядеть негостеприимным. Раз уж явились – хотите узнать свою судьбу?
Почему-то мои способности псионика в этот момент дали сбой. Наверное, мне следовало бежать, не медля, и оставить за спиной бассейн темной воды, апельсиновые деревья в кадках и роковое для меня палаццо, но я сдуру поддался тому соблазну, который обычно толкает суеверных людей в руки гадалок и предсказателей. Почему-то этот тип, назвавшийся Аналитиком, не вызывал у меня никакого пиетета. Позже я как следует узнал это бескорыстно-расчетливое существо, но и в первые минуты нашего знакомства он не показался мне добрым ангелом. Может быть, меня удержала на месте дерзость или озорство – не знаю.
Старик склонил совершенно лысую голову, у него под рукой устроился маленький сайбер неизвестной мне модели. Аналитик мял крошечные кнопочки толстым стариковским пальцем, а я ждал, с отвращением рассматривая живую тьму, замкнутую в рамке бассейна.
– Ральф Валентиан?
Я поневоле вздрогнул, услышав собственное имя. Теперь Аналитик смотрел очень серьезно, забытый сайбер лежал на его прикрытых пледом коленях.
– Откуда вам известно, как меня зовут?
– Я Аналитик. Ваше предсказание готово, Ральф Валентиан. До сих пор уверены, что хотите узнать свою судьбу?
В тот момент на меня повеяло смертным холодом, но гордость оказалась сильнее. Я, должно быть, скорее согласился бы умереть, чем выдать свой страх этому обитателю Лимба.
– Моя судьба – это моя собственность, такая же, как рабочая лошадь, дойная корова во дворе или скамейка в доме.
– Тогда смотрите.
По его знаку я склонился над экранчиком сайбера, не знаю, как Аналитику это удавалось, но я до сих пор не могу сказать наверняка – читал ли я там скрижали судьбы или видел синтезированную машинкой картину.
Существо в кресле медленно и печально качало лысой головой, вторя чужому (то есть моему) страху, восторгу или негодованию.
– У вас яркая судьба, Валентиан – завидую. Яркая судьба и почти гарантированный трагический конец. Собственно, перед вами маячит только два возможных варианта событий. Псионики Северо-Востока поднимут мятеж, и вас, в конце концов, убьют. Конечно, потом соратники-мутанты будут чтить память безмерно любимого вожака и повстанца-героя. Быть может, осознание такой перспективы послужит вам утешением – у вас будет хорошая, публичная и не очень болезненная смерть. Второй вариант… что ж, он в некотором роде похуже. Это сравнительно долгая жизнь и медленное угасание человека, оказавшегося не у дел. Быть может, простив ближним и смирившись перед судьбой, вы сумеете отыскать некий паллиатив счастья, но при вашем властном характере смирение затруднительно.
– Я могу выбирать?
– Конечно. Не будь у вас хоть какого-то выбора, я бы не посмел ранить вас неизбежностью.
– Тогда я выбираю жизнь.
– Вы мне не верите?
– Верю. Просто живому лучше, чем мертвому, у него остается надежда дождаться перемен. Драться с судьбой можно в любом случае. Если наверху все уже просчитано и определено и судьбу не отменить, значит, я могу делать все, что захочется, – я свободен.
Аналитик, кажется, удивился и даже оглядел меня с уважением, потом в очередной раз покачал крупной головой: