Мастер теней
Шрифт:
— Эйты, — велел он вполголоса. — Давай свежего.
Пока немертвый слуга выводил из кладовки свежего раба, привязывал на место использованного и ланцетом вскрывал ему вену на запястье, чтобы кровь вытекала медленно, Рональд, стоя у алтаря, поглаживал обложку Ссеубеха.
— Давай, дохлый, отрабатывай, — шепнул он, когда раб был готов к ритуалу.
Мертвый некромант, четыре сотни лет назад поселившийся в фолианте — намного более уютное место, чем Ургаш — взлетел над алтарем и раскрылся на последних страницах. Сделанные на острове Глухого Маяка записи едва заметно засветились, и Рональд начал нараспев читать вербальную формулу.
Через несколько минут, оставив ключу порцию энергии на трое суток, Рональд жестом велел
— Не наглей, — не оборачиваясь, сказал Рональд.
Ссеубех снова прошелестел что-то нецензурное о жадных мальчишках, но тронуть хоть каплю крови, предназначенной Хиссу, не посмел.
Вернувшись в кабинет, Рональд вытащил из отворота камзола булавку, уколол палец и поманил фолиант. Тот подлетел и поднырнул под руку открытой титульной страницей с гравюрой, изображающей геральдического грифона и обвившего его двуглавого змея. Одна из голов змея мигнула зеленым глазом и, не дожидаясь, пока драгоценная капля упадет, метнулась вверх. Рональд сморщился от обжегшего руку мороза и отпихнул фолиант, выпрашивающий добавки.
«Наглеет с каждым днем, — думал Рональд, массируя сведенную судорогой руку. — Растопка!»
Но как ни хотелось скормить дохляка пламени Хисса, пока Рональд не мог себе этого позволить. Ссеубех, заставший расцвет Школы Ману Одноглазого, помнил слишком много интересного. Мало того, оживая от роскошной кормежки кровью и силой темного шера, он из обложки вон лез, чтобы оказаться нужным и полезным. Именно благодаря Ссеубеху Рональд добился таких успехов в овладении дальней связью, пусть это было и не совсем то, ради чего он ездил на остров Глухого Маяка.
Бесплодную серую скалу, окруженную рифами и водоворотами, рыбаки обходят стороной: дурное, темное место. За две сотни лет до войны со Школой Одноглазой Рыбы здесь заканчивался мыс Крыло Сойки, полумесяцем охватывающий Найрисский залив. Маяк исправно указывал путь кораблям, а при маяке жил смотритель с семьей. Так бы и продолжалось по сей день, если бы жена смотрителя не загуляла с проезжим шером, а боги одарили ублюдка не только Источником, но и разумом.
В один далеко не прекрасный день мыс исчез, и в огненный пролом устремились океанские воды. Поморцы до сих пор рассказывают легенду о глупце, из-за которого море смыло семь городов и выплюнуло дымный остров посреди Акульей Пасти.
Валанту тогда спасла выстроенная гномами в знак вечной дружбы с династией Суардисов крепость Сойки: рассчитанный на пламя Драконов магический щит справился со взбесившейся стихией, отведя энергию в корни гор. Правда, щит обрел новые, непонятные и непредсказуемые свойства — рунмастера клана, строившего крепость, лишь походили вокруг, послушали, что-то измерили и высказали пожелание непременно пригласить их, если кто-нибудь вздумает атаковать Сойку. Исследование останков, видите ли, может многое дать современной науке.
На Глухой Маяк Рональда привел не только подброшенная принцем Лермой информация. Надо сказать, правдивая — кронпринц щедро расплатился за данный Рональдом шанс, другое дело, что не сумел его использовать. Но что взять с бездарного.
Полтора года назад в руки Рональда попал дневник Андераса, прозванного Бессердечным. Ни подсказки, где искать Глаз Ургаша, ни описания трансформы Ману в свитках не было. Зато дневник полнился сопливыми излияниями: кто бы мог подумать, что самый жестокий из учеников Ману Одноглазого окажется урожденным светлым, влюбленным в учителя! А еще там было упоминание о поездке Ману на Глухой Маяк, так и не открывший своих тайн.
Еще одним толчком стал позорный проигрыш Дукристу. Лучший враг опять поимел то, что должно было принадлежать Рональду: сумрачная девчонка стала его ученицей и любовницей, мало того, Дукрист заставил Шуалейду поделиться силой Линзы. Той самой Линзы, что десять лет пряталась под самым носом! О предательнице Зефриде, отвергшей его любовь, Рональд предпочитал не вспоминать. Правильно говорил учитель: любовь — слабость, непозволительная истинному шеру.
Но, пожалуй, если бы не вмешался Ссеубех, скала бы так и хранила свои тайны. Без бабкиного наследства он вряд ли бы добрался до подвалов маяка, провалившихся чуть не в самый Ургаш.
Когда-нибудь, когда призрак Паука перестанет являться к нему в снах с обещанием сейчас же изготовить из ученика-предателя полезное и верное умертвие, Рональд собирался написать мемуары. Немалое место в тех мемуарах займет история полувекового ученичества у Паука: история лжи, предательства и вечного страха, когда последний из Бастерхази вынужден был притворяться дубиной, лизать пятки темному параноику и сутками прятаться в закутке около кухонной печи, пока Тхемши злился после очередного заседания Конвента или каких-то своих неудачных темных дел. Оттуда, из раскаленного гроба — шаг в длину, полшага в ширину — он наблюдал, как его соученики один за другим пополняли коллекцию немертвых слуг. Спасти юных магов могли бы связи родителей — но темные шеры в Империи давно утратили влияние, а кто еще оставался на плаву, держали своих наследников подальше от Паучьих лап. Ложь, лесть и глупый вид тоже помогали выжить — но не всегда и не всем. Наверное, родовая удача хранила Рональда: в приступе злобы Паук достал бы ученика хоть из Ургаша, но другие прятались хуже.
Десять тысяч раз Рональд проклял бабку, отдавшую его в рабство «старому другу» и в завещании велевшую во что бы то ни стало вернуть себе «Аспекты химеристики», главное сокровище рода Бастерхази. Рональд наплевал бы на ее завещание, если бы эти «Аспекты» не были бы так нужны Пауку. Если бы Паук не проводил с книгой дни напролет, год за годом, пытаясь что-то такое в ней вычитать. Если бы однажды, на сорок втором году обучения, Паука не вырвали из постели и не отвели к Императору под стражей, так что он не успел как следует запереть лабораторию. Если бы Рональду не хватило наглости в эту лабораторию влезть. Если бы Ссеубех не заговорил с ним тогда и не предложил помочь сбежать от учителя. Если бы Рональд не насобачился подделывать старинные фолианты — Паук не гнушался красть книги из библиотеки Конвента и подменять копиями, вечная благодарность ему за науку. Если бы не освободилось так вовремя место придворного мага Валанты. Если бы Пауку не встряло поспорить с Парьеном и вытребовать эту должность для темного, во имя Равновесия, справедливости и паучьей вредности, а заодно паучьего любопытства к обстоятельствам смерти предыдущего придворного мага. Если бы Паук хоть на миг заподозрил, что «дубина» Рональд вовсе не такая дубина и вполне может выпутаться из императивов повиновения, и что у него вполне хватит ума не высовываться из Валанты, где обожаемый учитель не может снова наложить на него лапу — Конвент позаботился о неприкосновенности своих представителей. Если бы… Если бы! Но Рональду везло, как должно везти истинному шеру, желающему лишь одного, данного всем шерам от рождения: свободы! Сначала — от Паука, а затем — от Ургаша.
Правда, Паук пока лишь догадывался, что Рональд роет носом землю не ради паучьего блага. Признаваться в «измене» учителю Рональд не собирался, его не убудет раз в полгода облизать паучью задницу и выслушать, какой он придурок, что до сих пор не принес Пауку на блюдечке ни Линзы, ни Глаза Ургаша, ни хотя бы сумрачной девчонки. А про Ссеубеха Паук не догадался до сих пор: дохлый некромант полвека притворялся обыкновенной книгой, не меняя ни буквы, ни пятнышка на страницах, позволяя жечь себя кислотой и огнем, травить зельями и топить в воде, даже пожертвовал собственную кожу — обложку — чтобы подделка пахла как прежде.