Мастер убийств
Шрифт:
— Алло?
— Ланкастер-Гейт, два часа дня.
Отбой.
— Кто звонил? — спросила Жаклин.
— Неправильно набрали номер. Спи, пожалуйста.
Утро. Квартал Мейда-Вейл. На углу несколько великовозрастных школяров приставали к хорошенькой девушке. Жаклин показалось, что это фалангисты, вооруженные ножами и топорами. Мимо с ревом пронесся грузовик, извергавший клубы голубоватого дизельного выхлопа. Жаклин привиделось, что за ним на веревке волочится извивающееся человеческое тело. Когда над ней навис многоквартирный дом, она подняла глаза и представила стоявших на крыше израильских солдат, которые наблюдали в бинокли за резней и пускали время от времени осветительные ракеты, чтоб убийцам было легче отыскивать свои жертвы.
Жаклин вошла в здание, поднялась по лестнице и проскользнула в квартиру. Габриель сидел на диване в гостиной.
— Почему ты не сказал мне об этом?
— О чем именно?
— О том, что он пережил резню в Шатиле. Почему ты не сказал, что его семью убили во время этого кровавого действа?
— Ну а если бы сказал? Что бы это изменило?
— Я должна была об этом знать! — Она прикурила сигарету и глубоко затянулась. — Но скажи — это правда? То, о чем он рассказывал?
— Ты какую часть его рассказа имеешь в виду?
— Я весь его рассказ имею в виду, Габриель. И хватит играть со мной в эти глупые словесные игры!
— Да, правда! Вся его семья погибла в Шатиле. Он много страдал. И что с того? Мы все страдали. Тот факт, что история пошла другим путем, нежели ему хотелось, не дает ему права убивать невинных людей.
— Он был тогда невинным существом, Габриель! Маленьким мальчиком!
— Операция переходит в решающую стадию, Жаклин. И дебаты на тему моральных принципов и этики контртеррористической деятельности сейчас не ко времени.
— Прошу меня простить, что я позволила себе поднять вопрос о моральной стороне дела. Я совсем забыла, что вы с Шамроном никогда не утруждаете себя столь тривиальными мыслями.
— Не смей сравнивать меня с Шамроном!
— Это почему же? Потому что он отдает приказы, а ты их только выполняешь?
— А что ты скажешь относительно Туниса? — воскликнул Габриель. — Ты ведь знала, что работа в Тунисе напрямую связана с карательной акцией, тем не менее согласилась принять участие в деле. Более того, ты даже вызвалась помогать нам в ночь убийства.
— Да, вызвалась. Потому что объектом был Абу-Джихад, у которого на руках кровь сотен евреев.
— У этого парня тоже руки в крови. Не забывай об этом.
— Он просто мальчишка, у которого при попустительстве израильской армии враги вырезали всю семью.
— Никакой он не мальчишка. Это двадцатипятилетний мужчина, который помогает Тарику убивать людей.
— А ты собираешься с его помощью добраться до Тарика и отомстить ему за то, что он тебе сделал? Когда же все это кончится, хотела бы я знать? Когда уже и убивать станет некого? Скажи, Габриель, когда?
Габриель поднялся с места и натянул куртку.
Жаклин сказала:
— Я хочу выйти из дела.
— Ты не можешь сейчас уйти.
— Нет, могу. Я не хочу больше спать с Юсефом.
— Это почему же?
— Почему? И ты еще смеешь меня об этом спрашивать?
— Прости меня, Жаклин. Это как-то само вырвалось...
— Ты ведь считаешь меня шлюхой, не так ли, Габриель? Ты думаешь, что мне все равно, с кем спать, верно?
— Это не так.
— Там, в Тунисе, я тоже была для тебя только шлюхой, да?
— Ты же знаешь, что это неправда!
— В таком случае скажи, кем я для тебя была?
— Нет, это ты мне скажи — что теперь будешь делать? Вернешься во Францию? На свою виллу рядом с Вальбоном? Снова будешь посещать парижские вечеринки и участвовать в фотосессиях, где самая сложная проблема, которую тебе придется разрешить, будет заключаться в том, какой оттенок помады выбрать?
Она размахнулась и влепила ему пощечину. Он посмотрел на нее в упор. Его глаза были холодны, как лед, а на щеке, по которой она его ударила, начало расплываться красное пятно. Она снова размахнулась, чтобы его ударить, но на этот раз он с легкостью отразил ее удар, небрежным жестом вскинув вверх руку.
— Неужели ты не понимаешь, что происходит? — спросил Габриель. — Он ведь не просто так рассказал тебе о том, что с ним случилось в Шатиле. У него для этого была особая причина. Он тебя проверял. Ты ему для чего-то нужна.
— А мне плевать!
— Вот как? А я-то думал, что ты человек, на которого я всегда могу положиться. Не ожидал, что ты дашь слабину посреди игры.
— Заткнись, Габриель!
— Я свяжусь с Шамроном и скажу, что мы выходим из дела.
Он повернулся к двери, чтобы идти. Она схватила его за руку.
— Смерть Тарика никого не воскресит и ничего не изменит. Это иллюзия. Или ты полагаешь, это все равно что восстанавливать картины? Увидел повреждение, замазал его краской, и все снова стало хорошо — так, что ли? Э нет, с людьми это не проходит. Если разобраться, это даже с картинами не проходит. Стоит только присмотреться, и ты всегда найдешь место, где полотно реставрировали. Шрамы не исчезают. И реставратор не в состоянии исцелить картину. Он может только замаскировать нанесенные ей раны.
— Мне хотелось бы знать: ты закончила — или собираешься продолжать?
— А мне хотелось бы знать, кем я была для тебя в Тунисе.
Габриель протянул руку и коснулся ее щеки.
— В Тунисе ты была моей возлюбленной. — Его рука упала и плетью повисла вдоль тела. — И из-за этого погибла моя семья.
— Я не в состоянии изменить прошлого.
— Я знаю.
— Ты испытывал тогда ко мне теплые чувства?
Он секунду поколебался, потом сказал:
— Испытывал...
— А теперь?