Мастер ужасок
Шрифт:
– Послушай, – сказал Айспин, качая с помощью воздуходувного меха воздух в огонь под котлом, – я хочу немного познакомить тебя с основами алхимии.
– С основами? – переспросил Эхо чуть разочарованно. – А я думал, что речь идет о новейших достижениях алхимии. О тайнах, над которыми бьются даже опытные алхимики, и тому подобное… Ты же сам это говорил!
– Кто хочет познать весь мир, должен для начала выучить таблицу умножения, – ответил Айспин, голос которого заглушил очередной сильнейший раскат грома. – Тот, кто хочет написать роман, должен прежде всего
Эхо навострил уши.
– И мы будем это делать? Мы будем варить привидение?
– Возможно. Посмотрим. Вероятно. Может быть. А может, и не будем. Это получается не всегда. Алхимия – это наука, но, к сожалению, неточная. Близкая к искусству, насколько это возможно для науки. А произведения искусства получаются не всегда.
Эхо с любопытством подошел ближе и потерся о ноги Айспина.
– Мы будем создавать произведение искусства, великий мастер?
– Вообще-то это была всего лишь шутка, – ответил Айспин. – Студенческая забава.
– А я думал, что ты никогда не шутишь.
– Кто это сказал? – Айспин с удивлением посмотрел на царапку.
– Ты сам это говорил.
– Я? В самом деле? Что только не говорят… Я всегда любил шутить.
– Так-так. И когда же в последний раз? – спросил Эхо, затаив дыхание.
Айспин задумался.
– Это было… э… это было… в последний раз… э…
– Ну?
– Это было… – Айспин явно напряженно думал. – Это было… бог мой, это было в мои студенческие годы!
Впервые Эхо не увидел в мимике Айспина того привычного выражения его внутренней холодности и превосходства. Это было выражение откровенного замешательства. Но оно, впрочем, так же быстро исчезло, как и появилось, и сменилось обычной гримасой власти и силы воли.
– Ну так что? – фыркнул он. – Варить мне привидение или нет?
Эхо согнулся от резкого голоса Айспина, как от удара меча.
– Я бы попросил вас об этом, – сказал он тихо.
Мастер ужасок отложил в сторону воздуходувный мех и поспешно собрал свою мантию.
– Алхимики всегда пытались всякими смехотворными попытками изменить материю, – сказал он. – Они пытались превратить свинец в золото, кровь в вино, вино в кровь, дерево в хлеб, а хлеб в бриллианты. Тогда считалось в высшей степени профессионализмом, если алхимик в полнолуние опрыскивал камень намагниченной ртутью и надеялся, что тот превратится в марципан.
– Но свинец в золото – это ведь нормально или нет? – спросил Эхо осторожно. Он когда-то уже об этом слышал.
Айспин озабоченно вздохнул.
– Я вижу, что твои знания в области алхимии соответствуют уровню средневекового деревенского дурачка. Поэтому я должен начать с самых азов.
Царапка опять съежился, правда, на сей раз не из-за раската грома. Мастер ужасок действительно мог легко обидеть своей прямолинейностью. Эхо сделал обиженную мину и отошел в сторону.
– Золото и свинец! – воскликнул Айспин с насмешкой в голосе. – Древние алхимики специально выбрали для превращения два наиболее твердых вещества.
Эхо спрятался за беспорядочной стопкой ветхих фолиантов.
– И что? – крикнул он из своего укрытия. – Почему бы и нет?
– Чем плотнее масса, тем меньше ее способность к превращению! – ответил Айспин. – Точно так же ты можешь научить летать и кирпич. Только с летучими веществами у нас есть шанс, это тебе может подтвердить любой образованный алхимик.
Мастер ужасок откупорил стеклянную бутыль, в которой плескалась красноватая жидкость, и выпустил из нее крошечное розовое облачко. Эхо мог бы поклясться, что облако хихикнуло, прежде чем исчезло. Эхо, преисполненный любопытства, снова вышел из своего укрытия.
Айспин стоял перед достаточно впечатляющей картиной, написанной маслом, на которой было изображено извержение вулкана.
– Длительное изучение живописи катастроф научило меня кое-чему важному, – сказал он, погрузившись в созерцание картины. – Кто однажды внимательно наблюдал, как безжалостно пожар уничтожает город или как планомерно вулкан накрывает своей лавой деревню, как методично смерч обрушивается на остров и как кровожадно цунами стирает с лица земли все морское побережье и все живое на нем, тот не поверит больше, что эти силы природы властвуют вслепую. Это мыслящие существа, как ты и я!
И будто в подтверждение его смелых слов вспыхнула мощная молния, за которой последовал сильнейший раскат грома.
– Но мысли, порожденные молнией, не могут быть добрыми, – сказал Эхо, втянув голову в плечи.
– Разумеется, нет, – резко ответил Айспин. – Стихия может порождать мысли только о силе и жестокости. В этом смысл ее существования, ее цель, ее судьба: разрушать, очищать землю от всего лишнего, не раздумывая и не растрачивая ни капли своей силы на милость или сочувствие. Это великие и абсолютно чистые мысли.
Мастер ужасок вновь устремил свой взгляд на картину.
– Но важным вопросом здесь, – продолжал он, – является то, как проявляются эти мысли.
Эхо попытался представить себе, как могли бы выглядеть мысли лесного пожара, но ему не хватило силы воображения. Он видел лишь колеблющееся пламя и обугленные деревья.
– Там, где есть огонь, – есть и дым, – сказал Айспин. – Если кому-то однажды удалось понять, что дым – это раздумья огня, запах серы – кошмарные сны вулкана, а пар – идеи гейзера, то вскоре станет ясно, что вся земля – это нечто живое, выдыхающее что-то из себя и думающее.
Эхо не нравилось то, какой оборот принял их с Айспином разговор, и пугал тон его речи, в котором слышался все более угрожающий оттенок. Очередная молния осветила лабораторию, а от мощного раската грома задребезжала посуда.
– Если Земля – живое и думающее существо, – воскликнул Айспин громким голосом навстречу бушующему урагану, – и раз я знаю, как проявляются ее мысли, то ведь тогда можно покончить со всеми этими ужасками, если я смогу внедриться в эти мысли, сумею их читать, расшифровывать и, наконец, даже влиять на них!