Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого
Шрифт:
Он ответил: «Я вижу все — все деревья, всех птиц».
Второго человека вызвали и спросили: «Что ты видишь?»
Тот сказал: «Я вижу только птицу».
Третьим был Арджуна. Дроначарья спросил его: «Что ты видишь?»
Арджуна сказал: «Только правый глаз птицы».
Тогда Дроначарья велел, всем троим выпустить свои стрелы. Стрела Юдхиштхиры прошла очень далеко; нельзя было даже назвать это промахом — дистанция между его стрелой и птицей была очень велика. У второго человека стрела прошла немного ближе, но все же не попала в правый глаз — она ударила в птицу. Но стрела Арджуны ударила точно в правый глаз птицы.
Но Дроначарья сказал: «Уже ваши ответы подсказали мне, кто поразит мишень. Если вы видите так много деревьев, вы не сфокусированы. Если вы видите только птицу, вы частично сфокусированы. Но все же вы не сфокусированы на правом глазу. Вся птица очень велика по сравнению с правым глазом. Но когда Арджуна сказал: «Я не вижу ничего другого, кроме правого глаза», — мне стало ясно, что его стрела достигнет цели».
В науке, в стрельбе из лука, в других искусствах концентрация может принести огромную пользу — но это не медитация. Вот почему я непрерывно настаиваю на том, что Да Хуэй — интеллектуал: он даже понятия не имеет, что такое медитация.
Медитация выходит за пределы ума. Она не имеет ничего общего с умом — кроме разве того, что пребывает за его пределами. Это не способность ума, это трансцендентально уму. Когда вы можете видеть без участия ума между вами и сущим, вы в медитации. Это не концентрация. Это совершенно безмолвно. Это не фокусирование... это абсолютно несфокусированное осознание.
Но вы должны быть способны пользоваться этим правильно среди шума и гама. Такая вот беда с этим человеком — он собирал от каждого источника, не зная толком, связаны эти утверждения друг с другом или не связаны. Концентрацию невозможно практиковать среди шума и гама; для концентрации необходимо пространство, где вас ничто не потревожит. Вот почему люди, которые верят в концентрацию, оставляют мир и уходят в горы, в пещеры, в пустыню, где ничто не отвлекает их. Они могут просто переключить свои умы на Иисуса Христа или Гаутаму Будду или Кришну... и ничего больше.
Пустыня всегда была одним из самых удобных мест для концентрации; это даже лучше, чем горы, потому что в горах так много всего, на что можно смотреть: там птицы, там звери, там деревья, там прекрасные снежные пики — масса возможностей для отвлечения. А в пустыне, сколько ни смотри, все пустыня и пустыня...
А медитация может быть возможна даже на базаре, потому что ей не нужно концентрироваться ни на чем. Медитация не может быть нарушена, она всеобъемлюща. Концентрация же эксклюзивна: она исключает все и просто удерживает ум на одной точке.
Медитация всеобъемлюща. Проезжает автомобиль... ум, пребывающий в медитации, полностью осознает гудок. Начинают петь птички... ум полностью осознает их пенье. Не может быть отвлечения: ничто не отвлекает. Все — ума больше нет — попросту наблюдается. Вы только осознаете, что есть гудок, что автомобиль проходит мимо, — но это не отвлечение.
Отвлечение приходит, только когда вы стараетесь сконцентрироваться; тогда чего угодно — маленького муравья, ползущего по вашей ноге, — будет достаточно, чтобы отвлечь вас. Но когда вы в медитации, вы просто знаете, что муравей ползет у вас по ноге. Если это вам нравится, вы позволяете; если
Медитация возможна в базарном шуме и гаме...
Да Хуэй услышал рассказ какого-то медитирующего человека, но сам он никогда не медитировал; все, что ему известно, — это концентрация ума.
Вималкирти сказал: «Это похоже вот на что: высокогорное плато не производит лотосов; такие цветы создает грязь болотистых низин». Он цитирует Вималкирти, но он не комментирует это. Он просто бросается именами, украшая свои сутры. Не думаю, чтобы он понимал, что имеет в виду Вималкирти.
Вималкирти был одним из самых загадочных людей, входивших в контакт с Гаутамой Буддой. Он так никогда и не стал саньясином — он оставался мирянином, — но даже Гаутама Будда уважал его. Он обычно приходил послушать Гаутаму Будду, он медитировал, но он не видел никакой необходимости отвергать мир, становиться саньясином и нищенствовать. Он был настолько гениальным, что стал первым просветленным мирянином. Первым саньясином, который стал просветленным, был Манджушри, а первым просветленным мирянином был Вималкирти.
Но Вималкирти был очень загадочной личностью. В течение нескольких дней он не приходил, и Будда заинтересовался: не заболел ли он, или случилась какая-нибудь неприятность? Почему он не приходит? И он попросил, чтобы кто-то из учеников при случае зашел к Вималкирти — тот жил в городе — разузнать о его здоровье и почему он не приходит.
Но из десяти тысяч саньясинов никто не хотел идти, по той простой причине, что даже поздороваться с Вималкирти было опасно! Он обычно делал из этого повод для большой дискуссии: «С кем ты здороваешься? Ты уверен, что я тебе не приснился? Ты можешь представить мне какое-нибудь доказательство того, что это не сон, а реальность?»
Обычно он загонял каждого в такой угол — по любому поводу. Если же вы ничего не говорили, а просто старались избежать его, он мог сказать: «Эй, куда ты идешь? Разве можно куда-то идти? Истина прямо здесь и сейчас. Куда же ты идешь?» Он измучил почти каждого.
Наконец один ученик сказал: «Я пойду. Все, что он сделает, я переживу, но потом ему придется выслушать и мои вопросы».
Когда ученик пришел, то сказал: «Гаутама Будда прислал меня разузнать о твоем здоровье. Когда я шел сюда, как раз перед домом твоя семья сообщила, что ты болеешь».
Вместо того чтобы ответить ему, больной Вималкирти сказал: «Болею? О ком ты говоришь? Меня не существует вообще, как же я могу болеть? Чтобы быть больным, сначала надо существовать — как ты думаешь? Я исчез давным-давно в моих медитациях. Так что возвращайся и передай Гаутаме Будде: Вималкирти больше нет — нет и вопроса о болезни или здоровье».
Ученик был в большом недоумении, потому что, если он скажет Гаутаме Будде, что Вималкирти нет больше, тот решит, что, видимо, он умер. Поэтому он обратился к Вималкирти: «Такое высказывание может быть неверно понято. Если я просто скажу, что Вималкирти больше нет, очевидным смыслом будет то, что Вималкирти умер».