Мастера детектива. Выпуск 3
Шрифт:
В любом случае сведения были скудными и неудовлетворительными. В основном они сводились к факту, что Ричард Эбернети принимал капсулы с витаминным маслом. Они лежали в большой бутылке, которая ко времени его смерти была почти пуста. Каждый из присутствовавших в «Эндерби» мог ввести шприцем яд в одну из капсул и поместить ее на дно бутылки, чтобы роковая доза была принята спустя несколько недель после того, как этот человек покинул дом. А может быть, кто–то пробрался в дом за день до смерти Ричарда Эбернети и подмешал яд в капсулу или – что более вероятно – подменил
Эркюль Пуаро лично произвел кое–какие эксперименты. Парадная дверь оставалась запертой, но выходящую в сад боковую дверь не запирали до вечера. Около четверти второго, когда садовники ушли на ленч, а прислуга находилась в столовой, Пуаро вошел в ворота, подошел к боковой двери и поднялся в спальню Ричарда Эбернети, никем не замеченный. В качестве варианта он проскользнул через обитую сукном дверь в продуктовую кладовую и услышал голоса, доносившиеся из кухни в конце коридора, однако его снова никто не увидел.
Да, такое можно было проделать. Но произошло ли нечто подобное в действительности? На это не было никаких указаний. Не то чтобы Пуаро искал настоящие улики – он хотел лишь убедиться, что это возможно. Убийство Ричарда Эбернети оставалось всего лишь гипотезой. Улики требовались в связи с убийством Коры Ланскене. Пуаро намеревался как следует изучить людей, собравшихся в тот день на похороны, и сформировать мнение о каждом из них. У него уже был план, но он хотел сначала перекинуться еще несколькими словами со старым Лэнскомом.
Дворецкий держался вежливо, но несколько отчужденно. Не проявляя такого возмущения, как Дженет, он тем не менее рассматривал появление назойливого иностранца как материализацию дурных предчувствий.
Отложив лоскут кожи, которым он тщательно полировал чайник, Лэнском выпрямился и вежливо осведомился:
– Да, сэр?
Пуаро уселся на табурет.
– Миссис Эбернети говорила мне, что вы надеялись, удалившись со службы, поселиться в сторожке у северных ворот?
– Да, сэр. Но теперь все изменилось. Когда поместье продадут…
– Все равно остаются возможности, – прервал Пуаро. – Для садовников имеются коттеджи. Сторожка не нужна ни для гостей, ни для их прислуги. Так что все еще можно устроить.
– Благодарю вас за предложение, сэр. Но я не думаю, что… Ведь большинство… гостей, полагаю, будут иностранцами?
– Да, иностранцами. Среди тех, кто бежал в эту страну с континента, немало старых и беспомощных. Если их родные погибли, на родине для них нет будущего. Живя здесь, они не в состоянии заработать себе на хлеб, как те, кто молод и здоров. Организация, которую я представляю, будет приобретать на собранные средства сельские дома для таких людей. Это поместье кажется мне подходящим. Дело практически решено.
Лэнском вздохнул:
– Поймите, сэр, мне тяжело думать, что здесь больше не будет настоящих хозяев. Но ведь я знаю, как сейчас обстоят дела. Никто из членов семьи не мог бы себе позволить жить здесь – и сомневаюсь, чтобы молодые леди и джентльмены
– Благодарю вас, Лэнском, – мягко произнес Пуаро. – Должно быть, смерть вашего хозяина явилась для вас тяжелым ударом.
– Конечно, сэр. Я ведь служил мистеру Эбернети, когда он еще был молодым человеком. Мне очень повезло в жизни, сэр. Ни у кого не было лучшего хозяина.
– Я тут беседовал с моим другом и… э–э… коллегой, доктором Лэрреби. Мы интересовались, не было ли у вашего хозяина за день до смерти какого–нибудь тревожного происшествия или неприятного разговора. Вы не помните, приходили в тот день к нему какие–нибудь гости?
– Едва ли, сэр. Никого не припоминаю.
– А вообще кто–нибудь приходил?
– За день до смерти хозяина к чаю у нас был викарий. Приходили монахини насчет каких–то пожертвований, а к черному ходу явился один молодой человек и хотел всучить Марджори щетки и чистящие средства для сковородок. Он был очень настойчив. Больше никто не приходил.
На лице Лэнскома появилось беспокойное выражение. Пуаро не стал на него давить. Старик ведь уже все выложил мистеру Энтуислу, и с Эркюлем Пуаро он был бы куда менее откровенен.
Однако с Марджори Пуаро быстро добился успеха. Это была женщина без предрассудков, в отличие от старых слуг. Марджори была первоклассной кухаркой, путь к сердцу которой лежал через стряпню. Пуаро посетил ее в кухне, похвалил со знанием дела некоторые блюда, и Марджори сразу же почувствовала в нем родственную душу. Он без труда выяснил, что именно подавали вечером накануне смерти Ричарда Эбернети.
– В тот вечер я приготовила шоколадное суфле, – сообщила Марджори. – Специально сберегла шесть яиц. Молочник – мой приятель. Мне удалось раздобыть даже сливки – лучше не спрашивайте как.
Прочие блюда были описаны столь же детально. То, что не съели в столовой, докончили в кухне. Тем не менее, несмотря на словоохотливость Марджори, Пуаро не узнал от нее ничего важного.
Надев пальто и пару шарфов в качестве защиты от холодного северного воздуха, Пуаро вышел на террасу, где Элен Эбернети срезала запоздалые розы.
– Выяснили что–нибудь новое? – осведомилась она.
– Ничего. Но я на это и не рассчитывал.
– С тех пор как мистер Энтуисл предупредил меня о вашем приезде, я пыталась что–нибудь разведать, но напрасно. – Помолчав, она с надеждой добавила: – Может, все это выдумки?