Мастеровой
Шрифт:
– В оружейные лавки лишние пойдут, – пожал плечами Куликов.
– А они возьмут столько? Я ведь специально узнавал. Наган стоит, как бельгийский пистолет, даже больше. А на те мода. Вот и лежат в лавках наши револьверы – редко кто берет.
– Тогда лучше сделать пистолет, – предложил офицер.
– Это надо производство перестраивать: закупать станки, прессы, переучивать мастеровых. Казна даст денег?
– Сомневаюсь, – вздохнул Куликов.
– А теперь представьте: в лавке появился револьвер, ни в чем не уступающий пистолету. С легким спуском и зарядкой, прикладистый и надежный. Если правильно
– Ну, а как не станут брать? – хмыкнул Рогов.
– Сделать сотню-другую револьверов для начала. Посмотреть на спрос. Деньги небольшие. Завод убытка не заметит.
– Рискнем, Михаил? – спросил Куликов Рогова.
– Можно, – кивнул тот головой. – Сколько времени просишь? – посмотрел на Федора.
– Месяц.
– Новый револьвер за месяц? – поразился Рогов.
– А чего там хитрого? – пожал Федор плечами. – Ствол, рамка, барабан и курок с пружиной. Пистолет сложнее.
– Ладно, – согласился Рогов. – Месяц дам.
– А я обеспечу заготовками, – поддержал Куликов. – Федор прав: размахнулись широко. Револьверов можем выпускать тысячи. Жалко будет прекращать. И мастеровых увольнять не хочется – как понадобятся, не найдешь…
– Господа! – обиженно прервала их Куликова. – Вы совсем забыли про дам. О делах своих на заводе поговорите.
– Молчу, дорогая! – повинился Куликов. – Сейчас кликну официанта. Пусть несет вино и балык. А то я что-то проголодался.
Он захохотал. Конец вечера прошел весело. Штабс-капитаны вспоминали обучение в Михайловском училище, как познакомились с будущими женами. Было видно, что говорено о сем не раз, но офицерам это доставляло удовольствие. К разговору подключились дамы, вспомнили о детях. У Куликова подрастали девочки-погодки, у Рогова – сын. Офицеры в шутку спорили, кого из дочерей Куликова он со временем выберет, жены смеялись и вставляли свои замечания. Милая, семейная атмосфера. На прощанье Федора пригласили, не чинясь, заходить в гости, тем все и завершилось. Офицеры с женами отбыли на коляске, Федор отправился к себе пешком – после ресторанной духоты захотелось освежиться. Он шел, вспоминая вечер, и улыбался. Друг молчал. Наконец, Федор спохватился и позвал его:
– Ты где? – спросил тревожно.
– Здесь, – сдавленно отозвался Друг.
– Почему молчишь?
– Да хреново мне, – раздалось в голове. – Отчего-то накатило. Ресторан, друзья с женами, шампанское и коньяк. Погоны, ордена… Все молодые, полные надежд. И я точно также пел, заплатив лабухам четвертной – за меньшее к инструменту не пустили. Для нее пел.
– Жены?
– Не помню, Федя. Была там со мной женщина, а вот кто она – потерялось. Помню лишь, что любил ее очень. Так, что сердце защемило, когда вспомнил. И такая вдруг тоска! Что-то с этой женщиной случилось – умерла или ушла к другому. Хорошо, если второе.
– Почему? – удивился Федор. – Она ведь бросила тебя. Я бы не простил.
– Эх, Федя, Федя, – вздохнул Друг. – Не любил ты по-настоящему. Невозможно ненавидеть человека, от которого без ума. Будешь мучиться и страдать, но желать ей зла – ни за что. Помнишь, как у Пушкина? «Как дай вам Бог любимой быть другим?» Были у меня потом женщины – и немало, но вот эта… Но
– Всегда готов! – отрапортовал Федор.
[1] В царской России существовал такой класс, как «офицерские дети». Из-за невысокого чина родителей права на дворянский титул они не имели, но пользовались определенными льготами, например, при приеме в вузы. Из офицерских детей был, к примеру, Деникин.
[2] Лжец! (франц.)
[3] Извините, мадам. Если вы хотите, чтобы вас не понимали, выбери другой язык, например, латинский. Французский я знаю, также как немецкий и английский. (франц.)
[4] Английский язык в ту пору в России был не популярен. Ни в гимназиях, ни в реальных училищах, в отличие от французского и немецкого, его не учили. Так что ничего удивительного.
[5] Стихи Александра Малинина.
[6] На самом деле Владимира Засухина и Юрия Рыбчинского.
[7] Смольный институт благородных девиц – первое в России женское учебное заведение. Готовило барышень для светской и придворной жизни, в 1848 году появился класс для подготовки учительниц.
[8] Габсбурги – могущественный монарший род в Европе. Его представители, включая женщин, имели далеко выдающуюся вперед нижнюю челюсть. «Красавцы» были еще те.
Глава 6
Для начала Федор сделал себе чертежную доску. Револьвер хоть и прост на вид, но состоит из большого числа деталей. Каждую нужно начертить и проставить размеры – без этого в производство не запустишь. Сколотив деревянную рамку для доски, Федор накрыл ее арборитом – так здесь звали фанеру[1]. Шлифанул шкуркой и получил ровную гладкую поверхность. Из уголков сделал основание, из тонких трубок – систему рычагов, к которым прикрепил поворотный лимб с градусной сеткой и линейками под прямым углом. Проще говоря, изготовил известный всем кульман, но не стационарный, а настольный. Провозился несколько дней, благо материалы выделяли беспрепятственно – Рогов постарался.
Он же первым оценил придумку – подошел к верстаку мастерового, посмотрел, как Федор работает, хмыкнул и попросил опробовать. Кошкин посторонился. Рогов подвигал линейками, покрутил лимб и спросил:
– Угол наклона доски регулируется?
– Разумеется, – сказал Федор и показал как.
– Как просто и удобно! – восхитился офицер. – Мне такой сделаешь?
– Вот! – Федор достал из ящика верстака и протянул Рогову несколько листков. – Чертежи с размерами. Вещь простая, любой мастеровой изготовит. Если нужен больший размер, измените их. Чертежнику лучше работать за стационарной доской на штативе. Я его тоже набросал. Мне настольного хватит.
Рогов взял чертежи и унес. Через несколько дней в его кабинете появился кульман на штативе. Следом – у Куликова, а затем к Федору пришел офицер в чине подполковника.
– Эту доску, – указал на кульман, – ты придумал?
– Точно так, ваше высокоблагородие, – подтвердил Федор.
– Нужно брать патент, – сообщил офицер, – мы такой нигде не нашли[2], а чертежники оценили. Говорят: работать в удовольствие. Сам займешься?
– Некогда мне, – отказался Федор, – да и навыка не имею.