Мастерская человеков
Шрифт:
Юноша побежал на второй этаж и принес требуемое. Человек приставил руку к плечу, что-то сделал с телом убитого (его движения напоминали энергичный массаж или то, как месят тесто). Пот лил ручьями с его одухотворенного невероятным энтузиазмом лица. Юноши тоже энергично возились с трупом и делали все, что им приказывали. Вокруг собралась толпа. Настроение ее с каждой секундой густело. Многие не понимали усилий странного человека. Зачем он складывает разные обрубки и мучается над ними? Для чего это нужно? Они так хорошо поработали, так удачно кромсали, а этот пытается приладить оторванные руки и ноги на соответствующие места... Небывалая работа!
В толпе раздавались насмешки, переходившие в угрозы. Еще минута - и странный человек, возможно, разделил бы участь людей, с останками которых он возился.
Но чудо произошло вовремя. Помогавшие ему юноши буквально улетели в стороны, а толпа шарахнулась: труп встал совершенно бодро, даже без небольшой сонливости, которая должна была бы быть, которая бывает после обыкновенной болезни или после летаргии. Ничего. Встал как ни в чем не бывало. Почесал оторванную руку и довольно грубые швы (мы забыли упомянуть, что старик работал шилом, прежде чем месить) и сказал, обнаруживая полную свежесть памяти и здравого сознания:
– Мерзавцы, гнусные убийцы! Что вы делаете? Когда вы прекратите? Ах вы сволочи, сволочи!
Совершенно невозможно описать, что произошло. История человечества знает бесчисленное количество бегств, но это бегство было первым по стремительности и по ужасу. Бежавшие погромщики подняли такой рев, плач, визг и крик, что стоны убиваемых были совершенно заглушены. Эта небольшая толпа, видевшая, как ожил убитый, своим бегством увлекла почти всех погромщиков. Даже через несколько улиц обращались в бегство целые полицейские казармы и войсковые части. Многие даже не успевали вскакивать на лошадей, и лошади бежали без всадников. Многие падали от ужаса и умирали от разрыва сердца.
Около оживленного остался только странный человек и помогавшие ему добровольцы-юноши. Они тоже не могли выговорить ни одного слова, но от радости, вернее - от состояния крайнего оцепенения, близкого к столбняку.
Наконец человек, открывший способ оживлять людей, пришел в себя и сказал оживленной жертве погрома:
– Поздравляю тебя, человечина! Ура! Отныне не страшны самые гнусные инстинкты наших ближних! Наплевать! Одни тебя укокошат, а другие тут же оживят! Нехитрая механика человеческого организма разгадана! Вот, посмотри на себя, чем ты был и чем стал? Знаешь ли ты о том, где еще час тому назад была вот эта рука и эта нога? Рука твоя лежала на втором этаже, а ногу я нашел в канаве. Твое лицо, подвернутое под спину, лежало с бессмысленной покорностью трупа, застывшего на первой попавшейся мысли. У тебя были вывороченные губы, и ты лежал, как болван, оцепенев от отчаяния только потому, что тебя рубили какие-то мерзавцы. Гнусная чепуха! Вот, смотри, теперь ты будешь жить, как все живут!
Тут произошло маленькое недоразумение. Он подошел к оживленному, осмотрел его, похлопал и заметил, что рука прилажена неправильно.
Он взял нож - их много валялось вокруг - и хотел подрезать руку, с единственной целью лучше ее приладить. Но оживленный вырвался с ловкостью животного, схватил дубину, которых тоже валялось достаточно, и отпустил своему спасителю такой удар, что череп у него лопнул в трех местах.
– Довольно!
– орал он не своим голосом, прыгая с дубиной, как фавн. Довольно! Больше я не дам себя убивать. Второй раз не удастся. Мерзавцы вы! Погромщики и убийцы!
Юноши с трудом успокоили несчастного и перевязали череп странному человеку веревкой. Он лежал, почти потеряв сознание, но успел пробормотать, что главное ему добраться бы домой, а там он череп себе починит.
Глава вторая
Юношей звали Ориноко и Камилл.
Выудив из потухающего сознания раненого его адрес и узнав, что его фамилия Латун, они отвезли его домой.
Человек, сделавший величайшее на земле открытие, жил в обыкновенной комнате, у обыкновенной квартирной хозяйки.
Комната была светлая. Два окна, выходящих на улицу, давали много света и освещали кровать, - такую кровать, которая обычно бывает у многих думающих и очень занятых людей, то есть небрежную, плохо прибранную, кровать, на которой спали мало и беспокойно.
В углу находился небольшой стол, заставленный всевозможными, неизвестного назначения, склянками, выдувателями, самодельными приборами, мисками с сероватой массой и предметами домашнего обихода. Вдоль стены стояла еще длинная скамейка, тоже, как и подоконник, загроможденная лабораторным хламом. Неподалеку от кровати стоял большой чемодан, прикрытый ковриком. Этот чемодан был предметом особых забот хозяина. Внесенный на руках юношами, он тотчас же обратил в сторону этого чемодана озабоченное лицо. Когда его положили на кровать, он подал знак юношам, чтобы они ушли.
Затем, теряя сознание и возвращаясь к нему, он с глубоким стоном поднялся, вернее, свалился с кровати и подполз к чемодану. Около самого чемодана он опять потерял сознание на несколько минут. Очнувшись, он стал шарить ослабевшей рукой, ища нужную кнопку. Прошло немало времени, пока он нашел ее, и когда чемодан наконец раскрылся. Латун вскочил на колени, как человек, спасение которому пришло вовремя, и ткнулся головой в мякоть, занимавшую его среднюю часть. Чемодан был разграничен на отделения, и в разных клетках находились массы, похожие на тесто и отличающиеся по цвету. Ткнувшись головой в среднее отделение, заполненное синеватой мякотью, Латун постоял так несколько секунд, затем отпрянул, и лицо его приняло такое выражение, как будто он нанюхался табаку и сейчас начнет чихать. С этим выражением, не вставая с колен, он постоял еще минуты полторы.
Затем вскочил с поразительной после недавнего состояния легкостью и, совершенно здоровый, прошелся по комнате.
Обыкновенными ножницами он срезал повязку, смахнул с волос синеватую пыль и, позвав бодрым голосом юношей, ожидавших в коридоре, стал смывать с лица кровь над обыкновенной умывальной миской.
Юноши, уже ошеломленные во время погрома зрелищем воскрешения мертвеца, все же были поражены выздоровлением Латуна не меньше, чем при операции с мертвецом.
Однако лишние вопросы, восклицания и внешнее изъявление чувств не было им свойственно. Камилл был моложе и наивнее, но и он ничего не сказал, а только открыл рот и испустил еле слышный возглас крайнего изумления.
– Садитесь, - сказал Латун, указав на кровать.
В комнате был только один стул, который он занял сам, вытирая руки и лицо мохнатым полотенцем.
– Вот что, дорогие мои, - сказал он.
– Вы присутствуете при невероятном событии. Не обращайте внимания на обстановку. Потом, когда об этом будут писаться сотни, тысячи, десятки тысяч книг, вряд ли будет описан этот грязный подоконник, эта скамья или неприбранная кровать, на которой вы сидите. Мое открытие будет овеяно легендами; которые обязательно будут придуманы.