Мастерская для Сикейроса (сборник)
Шрифт:
Утром, приехав в КБ, Лахтин вспомнил: вот уже месяца полтора он не делал «обхода пациентов». Это выражение он взял у Исая, который не реже чем раз в месяц наносил визиты нужным людям — «чтоб нас не забывали», — смеялся Исай, отмечая в блокноте, с кем надо встретиться лично, а кому достаточно позвонить по телефону.
Лахтин, взяв его систему, несколько усовершенствовал ее. Кроме «нужных и влиятельных», он ввел в число «пациентов» тех, кто мог впоследствии стать нужным или влиятельным. Он постарался изучить интересы и пристрастия этих людей, не говоря уже о слабостях. Жизнь есть жизнь. Один запомнит дружескую рюмку коньяка,
Светлана, его двадцатидвухлетняя незамужняя секретарша, завидев Лахтина, поспешно закрыла ящик стола, в котором держала разные зеркальца, помады, пудры, и вскочила будто школьница при виде директора. На ее красивом, но уже немного испорченном косметикой личике появилась улыбка, в которой угадывалась тайная влюбленность в шефа и стремление выглядеть независимой и взрослой.
«Какая прелесть, — подумал Лахтин, оглядывая девушку. — Только позови, только разреши себя любить… Но нет! Сначала ей надо подыскать хорошую работу. В КБ или даже лучше — на производстве. Главное, чтобы подальше от меня. Затем выдать замуж… Впрочем, если она не глупа, это не обязательно… А уж затем…»
Он взял руку Светланы, как бы здороваясь, задержал в своей.
— Чего у тебя руки холодные? — спросил Лахтин и улыбнулся.
— Не знаю, — прошептала девушка.
— А почему у меня горячие — знаешь?
Светлана зарделась, потупила глаза.
— Догадываюсь, — еще тише сказала она.
Лахтин засмеялся и прошел к себе в кабинет. Впервые после смерти матери чувство вины не давило на душу, да и вчерашние страхи растаяли при свете дня: никто и ни в чем его не уличит, нет на нем настоящей вины, а мелкие грехи — у кого их нет?
«Обход пациентов» Лахтин начал со своих двух коллег, таких же, как и он, заместителей главного конструктора, затем обошел всех главных специалистов, поздоровался с начальниками лабораторий, а трем руководителям групп, которые пользовались особым его доверием, рассказал по свежему анекдоту. Без четверти двенадцать он вышел к финишу — приемной самого Миронова, был обласкан секретаршей и через минуту-другую уже сидел в кабинете перед столом Главного.
— Вы знаете, Георгий Викторович, — не без грусти заявил Лахтин. — Я — преступник. Да, именно я, это моя вина. — И тут же, чтобы его раскаяние не превратилось в фарс, перешел от «я» к «мы» и уже серьезно и обстоятельно доложил: — Мы проглядели Вишневского. Он давно перерос свою должность и уж, конечно, мог бы защититься лет пять назад…
— Вы не преувеличиваете? — поинтересовался Главный. — Что-то я не припомню за ним особых талантов.
— Поэтому и проглядели, — сказал Лахтин. — Я просмотрел его работы за последние три года и убедился, что это талант. Конечно, хаотичный, не всегда требовательный к себе, но талант. С ним надо работать, Георгий Викторович. Для начала, если вы не возражаете, я возьму его в свою лабораторию. Вот увидите: через три-четыре года из Вишневского получится как минимум отличный завлаб. Как минимум!
— Вы оптимист, Сергей Тимофеевич. — Главный пожал плечами. — Не возражаю. Тем более, что вам пора обзаводиться учениками.
Миронов помолчал, подвинул к себе красную папку, в которой — Лахтин это знал точно — подавались на подпись наиболее важные «исходящие».
— Не хочу вас обнадеживать, — сказал Главный. — Конкурентов много, и работы их очень серьезные, но сам факт выдвижения…
Сердце Лахтина замерло. «Вот оно! Сбылось! — обожгла его радостная догадка. — Премия! Нет сомнений — речь идет о большой премии».
— Лично я верю в ваш генератор. В наш генератор, — поправил себя Миронов. — Он заслуживает самой высокой оценки. Однако давайте не будем загадывать… Кстати, по поводу монтажа антенны я консультировался с вертолетчиками…
Дальше пошел обычный разговор, который Лахтин вел почти машинально. В сознании одно за другим вспыхивали не очень связные, но такие соблазнительные видения: текст постановления на газетной полосе, салон самолета, какие-то витрины, знакомый берег Пицунды, горка икры в хрустальной вазочке, зрачок телевизионной камеры… Отвлекаясь мысленно, Лахтин все-таки обсудил с главным конструктором все детали предстоящего эксперимента и даже подбросил идею, как ускорить монтаж антенны.
Выйдя от Миронова, он позвонил Ляле.
— Я дома, — сказала она. — Нет, не уйду. Я в отпуске. Завтра еду в Мацесту… Хорошо, приезжай.
Лахтин попросил Светлану позвонить попозже его жене и передать, что он срочно выехал на три дня на испытания, и снова зашел в приемную Главного.
— Если меня будет спрашивать Георгий Викторович, — сказал он секретарше Миронова, — передайте, пожалуйста: я в Москве, у академика Троицкого. У старика появились соображения по поводу моего генератора, — конфиденциально добавил он, поцеловал Людмиле Павловне ручку и через несколько минут уже ехал в такси на Русановку.
В лифте, припоминая слова арии из «Пиковой дамы», Лахтин вполголоса затянул:
Так бросьте же борьбу!Ловите миг удачи.Пусть неудачник плачет,Кляня свою судьбу…Он напевал прицепившийся мотив и в доме. Ляля улыбалась одними глазами, хотя терпеть не могла фальши, а Лахтин перевирал все подряд: слова, мелодию, даже интонацию, напирая всей мощью голоса на бедного «неудачника»…
— Посмотри пока перевод, — сказала она. — Я тем временем накрою стол. — Ляля ушла на кухню. Еще с детдома, с тех давних пор дежурств по пищеблоку, осталась у нее неистребимая привычка кормить всех подряд — его, друзей и гостей, своих учеников, полусонную девицу, которую третий год безуспешно натаскивала по английскому языку для поступления в вуз. Лахтин знал: пока он не поест, не будет ни разговора, ни тем более нежностей. Это было нечто вроде обязательного ритуала, причем приятного» потому что Ляля всегда старалась угодить ему, — вот и сейчас из кухни плыли дразнящие ароматы, и Лахтин их с удовольствием угадывал: картошка, для которой на сковородке поспевают хрустящие шкварки, свинина в кляре, свежий дух молодой редиски, душистый кофе, а ко всему этому его любимый коньяк «Коктебель» — золотистый, мягкий на вкус, разгоняющий в жилах кровь.