Мастерская пряток
Шрифт:
Марфуша быстро заправила детские кроватки. Расцеловала заплаканную Катю и уложила в постель. И Леле приказала укладываться спать. Куклу, помедлив, положила на подушку. И опять Леля поймала довольный мамин взгляд.
Мария Петровна вздохнула с облегчением — кажется, на этот раз пронесло. И Леля, молодчага, взяла куклу и не дала офицеру к ней притронуться. Адреса и явки, шифры и письма, запрятанные в головку куклы, спасены.
Офицер не выдержал криков «чертовой бабы» и приказал прекратить обыск в детской. Марфуша дождалась, пока жандармы покинули комнату, погасила ночник. Надела гномику колпачок. И закрыла дверь на ключ.
НА
И опять били часы. Мария Петровна услышала скрежет цепей, которые оттягивали медные гири. Теперь процессия переместилась на кухню, где безраздельно царствовала Марфуша. Кухня просторная и светлая. Главным богатством служила русская печь с конфорками, вьюжками и поддувалом. На белой стене из кафеля висели полотенца, расшитые петухами.
Вдоль стен полки, на которых, словно солдаты на смотру, стояли кастрюли, начищенные до блеска, и чугуны. Каких только не было размеров — от самых больших, ими можно было накормить полк солдат, как любила говорить Марфуша, до самых маленьких, в которых впору варить кашу для куклы. В таком же порядке располагались и сковородки. Висели, пугая блеском, медные тазы для варки варенья. Тазы… Тазики… Утюги… Сбивалки… Нет, что ни говори, а Марфуша оказалась запасливой хозяйкой.
Мария Петровна всегда дивилась, зачем такая прорва посуды?! Марфуша объясняла, что запас денег не просит, а бегать по соседям — одна срамота. И самовары стояли по ранжиру, начищенные до блеска.
— Милости просим, господа хорошие, на кухню… Идите, идите за тараканами на печку. — Марфуша отстранила Марию Петровну и подлетела с вопросом к Сидорову: — Сколько можно беспокоить добрых людей? А? Спасения от вас нет. Каждую ночь думаете, кому бы ее испортить и не дать поспать. У, проклятущие!..
Марфуша схватила ухват на длинной ручке, которым лазила в печь, и оперлась на него.
— Значит, недозволенного ищем! Да? — Марфуша возмутилась от таких предположений. — Мы люди порядочные и недозволенного не держим.
Марфуша распахнула чугунные дверцы печи и принялась ворошить угли кочергой. Печь гудела. Огонь вспыхивал голубым пламенем, от печи пахнуло жаром. Марфуша отступила и пропустила поближе к печи круглого Сидорова.
— Ищи, горбатый черт! Иди…
— Что мне в огне искать?! — обозлился Сидоров, и белесые брови его поползли вверх. — Дура чертова. Я — не домовой!
— А ты везде ищешь — не знаешь чего! — философски заметила Марфуша, презрительно сощурив глаза.
На кухне она почувствовала себя как рыба в воде, хозяйкой настоящей, и голос ее окреп. Стал сильным и сочным. Она не боялась разбудить девочек, да и радовалась — в комнатах обыск закончился благополучно. И здесь, бог даст, пронесет! И Марфуша кричала, вымещая обиду и страх.
Мария Петровна не могла ждать опасности в бездействии, привыкла беду встречать лицом к лицу. И она пришла на кухню. Слушала Марфушу с удивлением. Знала, Марфуша любит девочек и к ней привязана сердцем. Только таких артистических способностей за ней ранее не замечала. И царем грозила офицеру, и губернатором!
Кухня ее беспокоила больше всего. В чуланчиках, которые были рядом с кухней, в подполье лежала запрещенная литература. Привезли ее прошлой ночью, и раздать ее по организациям она не успела. Вот и ждала результатов обыска ни жива ни мертва. Марфуша сразу угадала ее волнение и старалась взять самое тяжелое на себя.
— Чугун со щами… Жаркое с барского стола!.. — Марфуша гремела крышками и воинственно размахивала ухватами перед носом круглого Сидорова. По правде, она боялась жандарма, у которого такие жадные
Марфуша сильно волновалась, да и за Марию Петровну страшилась: возьмут ироды и заарестуют. И что делать ей с девочками да чахоточным Василием Семеновичем?! С грохотом опрокидывала кастрюли и чугуны, громыхала крышками и пустыми ведрами. Как много в доме посуды — Мария Петровна и понятия не имела, какое хозяйство развела Марфуша.
— Таз для варенья! Да, не отвлекайтесь, любезный пан! — Марфуша знала, что в тазах ничего запрещенного нет. Она ударила в таз, как барабанщик, по дну и хитрым голосом спросила: — Гусятницу с тушеной капустой опорожнять али нет?
Сидоров не связывался с такой шумной и озорной бабой. И он понимал, коли все так охотно показывает, значит, вины за собой не чувствует. Хищным взглядом оглядел кухню и увидел икону.
Икона Иверской божьей матери подсвечивалась лампадой. Робкий язычок пламени то вспыхивал, то угасал. Городовой подставил табурет и полез под самый потолок за иконой.
— Куда, антихрист! Куда! — В голосе Марфуши неподдельный испуг. — Руки отсохнут… Ирод проклятый… Горбатый черт… — И заплакала горько в голос, как голосили в деревне. — Меня этой иконой покойница-мать благословляла, когда в город уходила. Безбожники окаянные, ничего для вас святого нет!
Жандарм Сидоров не первый раз участвовал в обысках. И знал, что за иконами обычно прячут запрещенные книжки да листовки. Особенно это любят делать в рабочих семьях. И рассуждают таким образом — икона святая, разве посмеют ее осквернить слуги царя?! Вот и прятали там нелегальщину. Только полиция давненько разгадала эти наивные хитрости и сразу, как входила в дома, срывала иконы. И люди смотрели с испугом на такое кощунство. Священник в церкви обещал, что руки отсохнут у каждого, кто с нечистыми помыслами прикоснется к иконе. Полиция не только прикасалась к иконе, а оскверняла ее без стыда и совести. И доску с божьим ликом отрывали, и железный оклад на пол бросали. Бог молча на это взирал, словно ничего плохого не происходило. И рабочие понимали, что сказки рассказывал священник о чудесах господних. Чудес-то нет — руки у полицейских не отсыхали и кары их господние не поражали. Видели все и отрекались от бога. В полиции даже бумагу читали, в которой предупреждали, чтобы избегали осквернять иконы и щадили чувства верующих. Только полицейские с этим предупреждением не очень-то считались — обыск не в обыск, если иконы не трогать!
— Не мешай, чертова баба! — прорычал Сидоров, и послышался звон разбитого стекла, которым прикрывался образ.
Марфуша плакала навзрыд, приложив фартук к лицу.
— Могли бы и пощадить чувства верующего человека! — не вытерпела Мария Петровна, жалея Марфушу.
— Служба, сударыня! — сухо ответил офицер, не пытаясь остановить Сидорова, который продолжал крушить икону.
Офицер явно находился в затруднительном положении. Обыск продолжался несколько часов. И никаких результатов. Конечно, госпожа Голубева — конспиратор искусный и концы умеет схоронить, но не до такой же степени. Ни одной улики. Ни одной запрещенной книги. Через филеров стало известно полиции, что транспорт искровской литературы доставили на Мало-Сергиевскую улицу в квартиру Голубевых. Без сомнения, все нити розыска вели в этот дом.