Мать Лжи
Шрифт:
— Расскажи про войско в Высокой Балке, — попросил Орлад.
— Известно, что командир войска Арбанерик Криком служил в армии Стралга на флоренгианской Грани и лишился во время одного из сражений руки. Три года назад он вернулся в Вигелию и начал собирать собственное войско, назвав его «Новым Рассветом».
— Сколько у него людей?
— Я не бывал в его лагере. Полагаю, более двадцати шестидесяток.
Салтайя называла другие цифры, куда больше, и Мудрость говорила то же самое в прошлый раз, когда Дантио был в Бергашамме.
Веристы обменялись взглядами (возбуждение — одобрение — облегчение).
— И что он собирается делать? — сурово спросил Орлад. — Этот Арбанерик? Он выступит против Стралга?
Его чувства были невероятно сильны. Пыл фанатиков, перешедших на сторону врага, никогда не гас. Из самого верного солдата Кулака Орлад превратился в его заклятого врага (ненависть — ненависть — ненависть).
— Я не умею читать мысли, но могу свидетельствовать, что он ненавидит и презирает лорда крови не меньше вашего.
— Не… — начал Орлад и нахмурился, когда его люди захихикали. — Понятно.
Ваэльс, у которого на лице было родимое пятно, сказал:
— Он платит речному народу, чтобы они набирали для него людей и уговаривали новых рекрутов Стралга, плывущих на войну, присоединиться к «Новому рассвету».
— Именно так, милорд.
— И кто же дает ему столько серебра? — (любопытство — подозрительность). — Кто кормит «Новый Рассвет»?
Ваэльс был умнее остальных веристов, и от его вопроса Дантио невольно улыбнулся, раздосадовав юношу. Без вуали прорицатель чувствовал себя обнаженным.
— Его сподвижники.
— Короли, которых Стралг лишил трона? Я думал, они все погибли в восстаниях.
— Кое-кто выжил, — сказал Дантио. — Но разве смогли бы они уберечь свое состояние?
После Ваэльса все веристы поняли намек и посмотрели на Хорта Вигсона, беседующего с Бенардом. Не нужно быть прорицателем, чтобы по оживленной жестикуляции Бенарда догадаться, что речь зашла об искусстве, однако лишь Дантио увидел в Хорте, скрывающем свой интерес под маской вежливости, одного из самых умных и проницательных коллекционеров Вигелианской Грани.
— Мой брат в самом деле спас Фабию из тюрьмы сатрапа? — спросил Орлад. — Как ему это удалось? Он всего лишь художник.
— Не знаю! — нетерпеливо буркнул Дантио, чем удивил веристов. — Богиня не позволяет мне шпионить за деяниями других богов, но скорее всего Бенарду помогла Анзиэль. Даже его могучие руки не справятся с бронзовыми прутьями на окнах той темницы.
Дантио видел, как Бенард отправился во дворец и вернулся с Фабией, но не знал, что случилось. Позже он спросил сестру, однако та не смогла ему ответить. Бенард бормотал что-то о тайнах. Глупости какие-то!
— Тогда как, по-твоему, ему это удалось? — хмуро спросил Орлад.
Вот и попробуй объяснить веристам смысл искусства!
— Полагаю, милорды, художник видит мир таким, какой он есть, но изображает его, каким он должен быть. Бенард умеет разглядеть форму в куске мрамора и выпускает ее на свободу, чтобы мы тоже могли ее увидеть.
— Значит, он не дыру в стене проделал?
— Нет. Я лишь предполагаю, что он замечательный мастер, и богиня позволяет ему изменять мир в соответствии с его пожеланиями. Фабия сказала, что на окнах не было решеток, когда Бена вытащил ее оттуда. Сегодня утром они стояли на месте.
Воинам совсем не понравилась мысль о том, что человек может творить чудеса.
— Не доверяю я веристам, — проворчал Нок на носу корабля. — Ночью надо бросить их на берегу.
— За них поручился Урт, — возразила ему какая-то женщина.
Пятнадцать лет назад, примерно на этом же отрезке реки, юный заложник Дантио решил, что честь запрещает ему учить вигелианский, язык врага. Вместо этого он выучил язык речного народа, чтобы в ближайшее время сбежать и поплыть назад по реке. Когда он очутился в Скьяре, то владел вроггианским почти в совершенстве. Надежды на побег так и не сбылись, и, разумеется, сейчас он безупречно разговаривал на вигелианском, однако его знания очень пригодились, когда он выступал в роли странствующего Свидетеля, точнее, Свидетельницы, или Урта, раба.
— Если мы придем в Высокую Балку, нам позволят оттуда уйти? — спросил Орлад.
— Скорее всего нет, — ответил Дантио.
— И надо будет принести клятву этому Арбанерику? — (недоверие).
— Да, милорд.
— И тогда, возможно, мы нападем с ними на Нардалборг, — сказал один из веристов, пробудив в остальных шквал чувств (ненависть — страх — отвращение — ярость).
Многие из них выросли в Нардалборге; у всех наверняка остались там друзья, а у кого-то — семьи.
Орлада охватила радость.
— Если Стралг лишится Нардалборга, это будет для него сокрушительным ударом.
— Возможно, нам придется вторгнуться во Флоренгию, — предположил Снерфрик.
Его слова вызвали рев возражений и возмущенных воплей.
— Мы это уже обсуждали, Хротгат!
— Со стороны Арбанерика это будет большой глупостью.
— Он может закрыть Стралга во Флоренгии, где его прикончит Мятежник.
— Арбанерику все равно придется удерживать Нардалборг против Хорольда и Эйда.
— Ты хочешь сказать, удерживать Трайфорс! Они осадят Нардалборг, и Арбанерик его покинет.
Когда споры утихли, Орлад спросил:
— А где находится Высокая Балка, Дантио? И почему ты ухмыляешься?
Дантио вновь пожалел, что на нем нет вуали.
— Потому что ты впервые назвал меня по имени, Орлад.
— Наверное, когда мы жили в Селебре, я тоже называл тебя по имени, — мрачно возразил Орлад.
— Ты называл меня Анто. — Орлад был красивым ребенком, но сказать это сейчас было бы равносильно самоубийству. — Я поклялся не выдавать местоположение повстанцев. — Дантио поморщился, уловив возмущение и подозрение веристов. — Их лагерь рядом с Вроггом, но не на нем. Возможно, мы прибудем туда завтра.