Мать моя — колдунья или шлюха
Шрифт:
Однажды одна из них села на моё окно, и я увидел сизый круглый глаз, смотрящий на меня. Он стал расти. И вовсе он не сизый. Это глаз Павла. Я закричал, я распахнул окно, но птица исчезла. Ещё мгновение, и я выпал бы, если бы мать не ухватила меня за ноги и не втащила обратно в комнату. Она закрыла окно и ушла к себе.
…День за днём серый дом с решётками. Птица больше не прилетает. Да и зачем? Мне нечем накормить её. Но зато я превращаю серый дом напротив то в сцену, на которой летает Карлсон, расхаживает
— Ешь, — говорит мне Павел и кладёт на мою тарелку пельмени.
Тётя Шура подперла рукой щёку и смотрит на меня.
Студень тает во рту. Пельмени обжигают губы. Шарики мороженого стекают в глотку розовыми, белыми струйками.
Мать — за моей спиной, и потому всё так вкусно.
Мы с Павлом сидим на коне-качалке, на одном конце он, на другом — я. Он улыбается и чуть привстаёт, чтобы я мог рухнуть вниз. Лишь он садится, я взлетаю.
За моей спиной — мать. Это она возносит меня вверх, это она бросает меня вниз.
После мальчика она никого не приводит.
Наступает день, когда я не могу встать и дойти даже до туалета. Лежу на кровати, прижимая к себе мишку и смотрю в окно. Надо встать и поскорее открыть его. Никакого серого дома с решётками нет. Есть простор, в котором живёт птица. Не птица. Павел. Он зовёт меня. Он исчез тогда так быстро, потому что ждал — я полечу с ним. Сейчас он зовёт меня к себе. Он соскучился.
Сейчас я встану.
Зачем? Вот он, Павел. Он склонился надо мной. Он наконец пришёл ко мне.
— Что же ты лежишь? — улыбается он. — Ты же хотел полететь на планету к Маленькому Принцу. Летим, сынок. Не бойся. Это совсем легко. Это легче, чем кататься на лыжах. А ты ведь мог на лыжах?! Мишку? Ты хочешь взять мишку? Не надо. Тебе не будет плохо без мишки. Маленький Принц нас ждёт.
Свет ослепляет меня. Я — Павел. Не знаю, где я, где он. Он — Свет. Он обволакивает меня и несёт. Он со мной, и больше нет серого здания в моём окне. Только Свет. Такого Света я никогда на земле не видел.
— Какие добрые дела ты сделал? — голос. Не Павла. Голос исходит от Света. Это не мой язык, но я знаю его. — Зачем ты улетел на Землю? Я оставляю тебя на этом уровне — думать.
— Павел! — зову я. Но Павла нигде нет.
Смотрю вниз и вижу мать. Она склонилась над моей тахтой. Вижу себя. Поджал ноги к подбородку, обнимаю мишку. Глаза у меня закрыты. Какой я бледный!
Не я. Вот же я. Я — в Свете. Но меня тянет назад, к матери. Ещё мгновение, и я рванусь к ней. Но Свет обволакивает меня, делает неподвижным.
— Сейчас ты можешь только смотреть, — голос его. И я смотрю.
Над матерью — сатана. Чёрная плотная туча. Гремит смех. Сейчас смех и туча втянут её в себя. Мать совсем не та ослепительная женщина, какой я видел её в жизни. Она очень худа, так же худа, как и я, у неё черно под глазами, словно все ночи влились в её подглазья. Она не плачет, но лицо её перекошено не знакомой мне гримасой. Она обнимает моё тело. Распахнула надо мной себя.
И я вырываюсь из света, и я рушусь вниз, к ней.
— Иов, — зовёт она меня. — Прости, Иов, не уходи от меня. Ты нужен мне.
Куда «уходи»? За что «прости»? И это — «нужен»… Я хочу быть с ней. Я хочу следовать за ней по пятам, я наконец узнаю её жизнь.
— Павел! — зову я, — иди к нам. Мы будем всегда втроём.
Павел появляется, подхватывает меня и влечёт вверх. Секунда, и мы снова в Свете.
— Потерпи, — говорит Павел. — Ты будешь с ней. Потерпи. Мы будем втроём.
— Мама! — рвусь я из его объятий.
Какая сила заставляет меня стремиться к этой женщине?
— Скоро, очень скоро она будет с нами! Скоро она поймёт… А пока думай, какие добрые дела ты совершил?
Кто это говорит? Павел? Свет?
— Мама! — зову я. — Амалия!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Я не умер.
Мы с мишкой терпели очень долго тишину и голод. Но однажды… снова раздался за моей спиной голос Павла.
Я лежал на правом боку, как Павел учил меня. Голос прозвучал так близко, что я ощутил живое дыхание.
Но я был уже научен горьким опытом и — не обернулся. Пусть остаётся ощущение того, что Павел здесь, со мной.
— Встань, сделай упражнения, — говорит Павел.
Голова кружится. Но я сажусь. Слова повторяются и проявляют розоватый от солнца снег нашей с Павлом лыжни, мигающие слепящие огни дворца Снежной королевы, коня — нашу качалку… месяц улыбки Павла, от уха до уха.
— Иди жить! Твой путь не кончен, — слышу я.
Я сижу. Паутина в углу и паук. Паук — шарик, от шарика много ног, таких же тонких, как паутины, которые он плетёт. Муха — в паутине. Другая жужжит над ухом. Или это не муха. Это голос Павла жужжит:
— Иди жить! Твой путь не кончен. На окне — птица.
Это Павел?
Я так быстро кинулся к окну, что поскользнулся и упал, а когда встал и добрёл до окна, птицы не было.
Но мой рывок — начало.
Не все, лишь два упражнения делаю: приседаю, наклоняюсь вперёд. И сажусь на пол. Обе руки прижимаю к груди, где очень больно. Мать лечит руками — кладёт их на то место, которое болит. И я прижимаю руки к боли.
— Иди! — голос Павла. На подоконнике — птица.
Я встаю, иду к окну, не отпуская рук от груди.