Мать сыра-земля
Шрифт:
К рассвету прискакал Некульев. У опушки горел костер. У костра сидели полесчики, пели двое из них тягучую песню. Валялась у костра куча винтовок. На полянке стояли понуро телеги и лошади. Стояли в сторонке под стражей мужики, бабы, подростки и поп. Рассвет разгорался над лесом. Невеселое было зрелище тихого становища.
– Некульеву пошел навстречу Кандин, вместе с ним приехавший оберегать леса, отвел в сторону, расстроенно и шепотом заговорил:
– Получилась ерунда. Вы понимаете, мы преградили дорогу, свалили два дуба, думали телег штук пять арестовать, отделили их дубами. Для острастки я выстрелил. Больше мы не выпустили ни одного патрона. Стреляли сами мужики, убили мальчика и лошадь, одну лошадь раздавили. Когда началась ерунда, я думал удалиться по добру по здорову, чтобы мужики разобрались сами собой, чтобы наши концы в воду, - но тут уже не было возможности сдержать наших ребят, начали ловить,
У Некульева в руке был наган, он сказал растерянно:
– Фу ты, чорт, какая ерунда!
Мужики повалили к Некульеву, повалились в ноги, замолили:
– Барин, кормилец, касатик!
– Отпусти Христа ради.
– Больше никогда не будем, научены горьким опытом!
Некульев заорал, - должно быть злобно:
– Встать сию же минуту! Чорт бы вас побрал, товарищи! Ведь русским языком сказано - лесов грабить не дам, ни за что!
– и недоуменно, должно быть, - а вы тут вот человека убили, эх!.. где мальченка?!.
– Все село телеги перепортило, эх!
– Отпусти Христа ради!
– Больше никогда не будем!..
– Да ступайте пожалуйста - человека от этого не вернешь, - поймите вы Христа ради, что хочу я быть с вами по-товарищески!
– и злобно, - а если кто из вас меня еще хоть раз назовет барином или шапку при мне с головы стащит, - расстреляю!
– Идите пожалуйста куда хотите.
Коньков, тоже приехавший с Некульевым, спросил - со злобой к Некульеву:
– А попа?!
– Что попа?
– Попа никак нельзя отпускать! Его негодяя, надо в губернскую чеку отослать!
Некульев сказал безразлично:
– Ну что же, шлите!
– Чтобы его мерзавца там расстреляли!
Солнце поднялось над деревьями, благостное было утро, и невеселое было зрелище дикого становища.
И опять была ночь. Безмолствовал дом. Некульев подошел к окну, стоял, смотрел во мрак. И тогда рядом в кустах - Некульев увидел - вспыхнул винтовочный огонек, раскатился выстрел и четко чекнулась в потолок пуля, посыпалась известка.
– Стреляли по Некульеву.
И было бодрое солнечное утро, был воскресный день. Некульев был в конторе. Приводили двух самогонщиков, Егор тащил на загорбке самогонный чан.
– Приехал из Вязовов Цыпин, передал бумагу из сельского Совета, "в виду постановки вопроса об улегулировке леса, немедленно явиться для доклада тов. Некульеву." - Цыпин был избран председателем сельского совета.
– Некульев поехал, ехали степью, слушали сусликов; Цыпин рассказывал про охоту, был покоен, медлителен, деловит.
– И потом, когда Некульев вспоминал этот день, он знал, что это был самый страшный день в его жизни, и от самой страшной - самосудной - смерти, когда его разорвали-б на куски, когда оторвали-б руки, голову, ноги, - его спасла только глупая случайность - человеческая глупость.
– В степи удушьем пищали суслики. В селе на площади перед церковью и пред Советом толпились парни и девки, и яро наяривал в присядку паренек - босой, но в шпорах; Некульева шпоры эти поразили, - он слез с телеги, чтобы внимательно рассмотреть: - да, именно шпоры на босых пятках, и лицо у парня неглупое. А в Совете ждали Некульева мужики. Мужики были пьяны. В Совете нечем было дышать. В Совете стала тишина. Некульев не слыхал даже мух. К столу вместе с ним прошел Цыпин, - и Некульев увидел, что лицо Цыпина, бывшее всю дорогу медлительным и миролюбивым, стало хитрым и злобным. Заговорил Цыпин:
– Чего там, мужики! Собрание открыто! Вот он, - приехал! А еще коммунист! Пущай, говорит, что знает...
Некульев ощупал в кармане револьвер, вспомнились шпоры, шпоры спутали мысль. Некульев заговорил:
– В чем дело, товарищи? Вы меня вытребовали, чтобы я сделал доклад.
– Ляса таперь наши, жалам их по закону разделить по душам...
Перебили:
– По дворам!
Заорали:
– Нет, по душам!
– Нет, по дворам!
– Нет, говорю, по душам!
– Да что с им говорить, ребята! Бей лесничего своем судом!
Некульев кричал:
– Товарищи! Вы меня вытребовали, чтобы я сделал доклад... Страна наша степная, лесов у нас мало. У нас, товарищи, гражданская война, вы что помещиков желаете?! Если леса все вырубить, их в сорок лет не поправишь. Леса валить надо с толком, по плану. У нас, товарищи, гражданская война, уголь от нас отрезан. Эти леса держат весь юго-восток России. Вы - помещиков желаете?! Лесов воровать я не дам.
–
– Мужики! Теперь все наше! Пущай даст ответ, почему Кадомские могут воровать, а мы нет?! Откуда он взялся на нашу голову?!
– Жалам своего лесничего избрать!
– Бей его, робята, своем судом!
Некульев запомнил навсегда эти дикие, пьяные глаза, полезшие ненавистно на него. Он понял
– - Некульев кричал почти весело:
– Товарищи, к чорту, тронуть себя я не дам, - вот наган, сначала лягут шестеро, а потом я сам себя уложу!
– Некульев придвинул к себе стол, стал в углу за столом с наганом в руке. Толпа подперла к столу.
Завопил Цыпин:
– Минька, беги за берданкой, - посмотрим, кто кого подстрельнет!
– Стрели его, Цыпин, своим судом.
Некульев закричал:
– Товарищи, черти, дайте говорить!
Толпа подтвердила:
– Пущай говорит!
– Что же вы - враги сами себе? Я вот вам расскажу. Давайте толком обсудим, меня вы убьете, что толку?.. Вы вот садитесь на места, я сяду, поговорим...
– - Некульев в тот день говорил обо всем, - о лесах, о древонасаждениях, о коммунистах, о Москве, о Брюсселе, о том, как строятся паровозы, о Ленине, - он говорил обо всем, потому что, когда он говорил, мужики утихали, но как только он замолкал, начинали орать мужики о том, что - что, мол, говорить, бей его своим судом!
– И у Некульева начинала кружиться от запаха крови голова. Цыпин давно уже стоял в дверях с берданкой. День сменился стрижеными сумерками. Мужики уходили, приходили вновь, толпа пьянела. Некульев знал, что уйти ему некуда, что его убьют, и много раз, когда пересыхало в горле, надо было делать страшные усилия, чтобы побороть гордость, не крикнуть, не послать всех к черту, не пойти под кулаки и продолжать - говорить, говорить обо всем, что влезет в голову.
– Некульева спасла случайность. В дом ввалилась компания "союза фронтовиков", молодежь, пьяным пьяна, с гармонией, их коновод - должно быть председатель - влез на стол около Некульева, он был бос, но со шпорами, - он осмотрел презрительно толпу и заговорил авторитетно:
– Старики! Вам судить лесничего, товарища Некульева, нельзя! Его судить должны мы, фронтовики. Вон - Рыбин орет боле всех, а отсиживал он у лесничего в холодной или нет!? Нет! Судить могут только те, которые попадались на порубках, а которые не попадались - катись отсели на легком катере. А то голыми руками хотят лес забрать! Как мы попадались на порубках ему в холодную, - леса нам и в первую очередь и нам его судить. А Цыпина судить вместе с им, как он ему первый помощник и сам леший!
Стрижиный вечер сменился уже кузнечиковой ночью.
– Парень был пьян, около него стояли, тоже пьяные, его друзья. Тогда пошел ор, гвалт: "Вре!" - "Правильно!" - "Бей их!" - "Цыпина лови, старого чорта!" - И тогда началась свальная драка, полетели на стороны бороды, скулы, синяки, запыхтел тяжелый кулачный ор.
– Некульева забыли. Некульев, очень медленно, совсем точно он недвижим, полушаг в полушаг, подобрался к окну и - стремительною кошкой бросился в окно.
– Никогда так быстро, так стремительно - бессмысленно - не бегал Некульев: он вспомнил, осознал себя только на заре, в степи, в удушливом сусличном писке.
–
(В сельском совете, за дракой, не заметили, как исчезнул Некульев, и в тот вечер баба Груня, жена рыбака Старкова, а на утро уже много баб говорили, что видели самим глазами - вот провалиться на этом месте, если врут - как потемнел Некульев, натужился, налились глаза кровью, пошла изо рта пена, выросли во рту клыки, стал Некульев черен в роде чернозема, - натужился - и провалился сквозь землю, колдун.)
И такой был случай с Некульевым. Опять, как десяток раз, примчал объездчик, сообщил, что немцы из-за Волги на дощаниках поплыли на Зеленый Остров пилить дрова. Некульев со своими молодцами на своем дощанике поплыл спасать леса. Зеленый Остров был велик, причалили и высадились лесные люди незаметно, - был бодрый день, - пошли к немцам, чтобы уговорить, - но немцы встретили лесных людей правильнейшей военной атакой. Некульев дал приказ стрелять, - от немцев та-та-такнул пулемет, и немцы двинулись навстречу организованнейшей цепью, немцы наступали по всем военным правилам. И Некульев и его отряд остались вскоре без патрон и стали пред дилеммой - или сдаться или убегать на дощанике, - но дощаник был очень хорошей мишенью для пулемета, - лесники заверили, что, если немец разозлится, он ничего не пожалеет.
– Их немцы взяли в плен. Немцы отпустили пленников, но забрали с собой за Волгу, кроме лесов, дощаник и Некульева.
– Некульев пробыл у немцев в плену пять дней. Его - по непонятным для него причинам - выкупил Вязовский сельский Совет во главе с Цыпиным (Цыпин и приезжал за Волгу в качестве парламентера.) - Пассажирский пароход на всю эту округу останавливался только в Вязовах, - вязовские мужики заявили немцам, что, - ежели не отпустят они Некульева, - не будут пускать они немцев на свою сторону, как попадется немец - убьют; необходимо было немцам справлять на пароход масло, мясо, яйца, - немцы Некульева отпустили.
–