Мать-Земля
Шрифт:
Легкие Жека требуют воздуха. Его пальцы лихорадочно терзают стенки и потолок убежища, пористые карманы которых разрываются, освобождая запасы воды и кислорода. Чья-то мягкая и горячая плоть навалилась ему на лицо и шею, полностью перекрыв ноздри и рот.
– Я – служительница того, кто жив, – шепчет космина. Это что-то шевелится. Существо на ощупь похоже на улитку, но оно более горячее, словно только что побывало в костре. И блестит. Хотя глаза Жека закрыты, свет Проникает под веки, раздражая сетчатку. Мальчугану кажется, что он очутился внутри солнца.
– Ибо
У животного есть также лапки – твердые, острые наросты с когтями, которые впиваются в кожу Жека.
– И если таково желание огненной гусеницы, она начнет пожирать меня, а я сделаю для нее кокон, она начнет преображаться, я высажу ее и она улетит к далекой звезде…
Огненная гусеница…
Значит, их было две в одном чреве во время предыдущего путешествия. Жек вспоминает, что кокон, валявшийся рядом со странницей на льду цирка Плача, был значительно меньшим по размеру, чем остальные. Он вдруг понимает, что затаившаяся гусеница собирается убить его. Он мешает ей начать метаморфоз… И быть может, она сожрет его.
– Если таково желание человека, я дам ему кислород до конца этапа, высажу его и он увидит друзей, ради которых предпринял столь долгое путешествие…
Паника разом покидает мальчугана. Он успокаивается. Его оружие – проницательность и решимость. Хотя мозг получает меньше кислорода, ему удается собрать воедино рассеянные мысли. Его руки хватают гусеницу, пытаясь сдвинуть ее резким движением. Но она крепко присосалась к нему. Ее внешняя оболочка приклеилась к нему, а многочисленные когти впиваются в кожу.
Истекая потом, задыхаясь, он выгибается. Делает новую попытку… В венах кипит кровь, тупые лезвия бьют по черепу, грудной клетке, животу. Гусеница не сдвигается ни на миллиметр, даже плотнее прижимается к нему. Каждое движение Жека требует невероятной энергии. Он вдруг осознает свою слабость: он всего лишь ребенок восьми или девяти лет, хилое, бессильное существо… В мозгу начинает звучать голос видука Папиронды: Вселенная полна опасностей для ребенка восьми-девяти лет… Я предлагаю тебе другое будущее, быть может, не столь славное, но конкретное и во многом завидное… Оставайся со мной… О боже, почему он не послушался видука? Почему не послушался па и ма Ат-Скин? Взрослые почти всегда правы, но он решил поступить по-своему… Ут-Ген, Анжор, Террариум… Все это так далеко… Тысячи клювов терзают его… Вороны-мутанты ядерной пустыни… Что они делают в чреве космины?
Вспышка сознания придает Жеку новые силы. Он понимает, что его рвут на части не клювы воронов-мутантов, а его поры сжимаются, словно загоняя последние молекулы кислорода прямо в кровь.
По кольцам огненной гусеницы пробегает дрожь, ее внешняя оболочка едва заметно скользит по губам мальчугана. У него не осталось сил, чтобы пошевелиться. Гусеница уже уверена, что победила. Через несколько секунд метаболизм жертвы достигнет нулевого уровня, и она сожрет его целиком, органы, мышцы и кости, а потом примется за стенки космины, чтобы получить свой кокон. Она дрожит от радости.
Эта противная гусеница сожрет его, Жека… Съест… Упрямая мысль пробивается в сознание: Воспользуйсяртом…
Толстая и эластичная кожа гусеницы с треском лопается, высвобождая поток вязкой горькой жидкости. Гусеницу от головы до хвоста сотрясают конвульсии.
– Они прибывают сегодня! – воскликнула Йелль, врываясь в дом.
Держа в руке посох отца, одетая в короткое прямое платьице, она возвращалась из очередной ежедневной прогулки по горам. У нее полные щеки и громадные серо-синие глаза. Золотые волосы обрамляли румяное лицо, стекая на обнаженные плечи и шею. Ежедневно она не менее часа проводила в медитациях у куста с пламенеющими цветами, изредка говорила об исчезающих звездах, об отце, ушедшем сражаться с блуфом, о своем старшем брате Шари, который вскоре должен вернуться, но печаль, похоже, окончательно покинула ее. Она вновь превратилась в маленькую шаловливую и веселую девчонку.
– Кто? – спросила Афикит.
Она поднялась с плетеного кресла, стоявшего у камина. Она на время прекратила свои погружения в безмолвие, свои внутренние исследования антры, решив полностью посвятить себя дочери, чья красота и жизнерадостность были лучшей наградой за самоотверженность. Она занималась также садом и огородом, чтобы получать овощи, фрукты и зерновые, в которых они нуждались. Большую часть она засушила на зиму. Десятки обезвоживающих кессонов, сделанных паломниками, стояли на замощенном дворе дома, распространяя сладкие запахи. Иногда, сидя перед кустом безумца, Афикит разрешала себе дрейфовать по морю тоски, течения которого всегда увлекали ее к Тиксу. Он ушел сорок дней назад. Сорок дней, равных сорока векам…
– Новые паломники! – ответила Йелль.
– Кто тебе сказал?
– Камни, земля, ветер… Они сообщили мне о прилете великих странниц космоса. Они уже садились на Мать-Землю пять миллионов лет назад… И уже перевозили людей… Ну, не совсем… Людей-богов…
– Странницы космоса?
– Их работа – сеять жизнь там, где ее еще нет… Пошли, мама. Нам надо немедленно, отправляться в путь, если хотим прийти вовремя!
По тону Йелли Афикит поняла, что слова дочери были не детской выдумкой, а реальностью, которую ее девочка уловила в окружающей среде, как уловила блуф, смерть звезд, сжатие вселенной.
– Где они должны приземлиться?
– В большом потухшем вулкане… В десяти километрах отсюда…
– Если хочешь, Йелль, можешь остаться здесь: я перенесусь туда с помощью мысли.
Йелль лукаво глянула на мать.
– Я тоже умею путешествовать с помощью мысли…
Афикит улыбнулась и ласково потрепала дочь по волосам.
– Как ты научилась?
– Я не училась, я всегда умела. Но жаль не воспользоваться случаем и не насладиться солнцем, небом, деревьями… К тому же можно искупаться в реке…