Мата Хари
Шрифт:
Едва ли она хорошо танцевала (несмотря на все восторженные отзывы), — говорю это потому, что без всякой подготовки трудно стать танцовщицей 28 лет от роду, как нельзя в этом возрасте начать карьеру боксера или теннисиста. Впрочем, могут быть и исключения. Прославиться ей удалось очень легко. Разведенной жене команданта Маклеода пришла в голову счастливая мысль, навеянная ей пребыванием на Яве: «Священный малайский танец».
Нечто в этом роде носилось в парижском воздухе. Если не ошибаюсь, годом позже появились в Париже камбоджийские танцовщики. Покойная Айседора Дункан открыла настоящую Грецию. Позднее какая-то другая танцовщица (кажется, Ниота Ниока) открыла настоящий Египет. Маргарита Маклеод открыла настоящую Яву. Это имело вдобавок преимущество: о Яве, в отличие от Греции и Египта, никто не имеет ни малейшего представления. Может быть, на Яве и существуют «священные малайские танцы». Может быть, никаких таких танцев нет. Во всяком случае, были основания думать, что парижские газеты не пошлют для проверки своих корреспондентов на Зондские острова.
Связи нашлись, и даже очень хорошие. Эмиль Гиме пришел в восторг — ему именно этого не хватало. Новая артистка покажет в танцах подлинное богослужение азиатских племен: «танец малайской баядерки пред Шивой, богом любви и смерти».
Танец «малайской баядерки» был каким-то вариантом танца Саломеи, который тоже соблазнил достаточное количество талантливых артисток и балерин. Весь арсенал дешевой поэзии был налицо — уж если не пощадили и «Шиву, бога любви и смерти»! Не хватало только подходящего имени для танцовщицы. Сначала назвали ее «леди Греша Маклеод». Она не была ни леди, ни Греша, но это звучало недурно: в имени Греша было, бесспорно, что-то русское или явайское, одним словом, восток, черт там разберет! Потом, однако, выяснилось, что жрице Шивы, бога любви и смерти, неудобно называться «леди Греша». И тут явилась новая счастливая мысль: «Мата Хари»!
Это звучное слово по-малайски значит «рождающаяся заря» или что-то в этом роде. Сущность рождения зари заключалась в том, что баядерка во время танца постепенно раздевалась, оказываясь под конец совершенно голой, — так, по ее сведениям, было угодно Шиве. Священный малайский танец был впервые исполнен в круглой зале библиотеки музея Гиме 13 декабря 1905 года. Зала была превращена в «храм Шивы». Мата Хари танцевала при свечах, на полу, засыпанном лепестками роз. Успех был необычайный. На следующий день весь Париж заговорил о восточной танцовщице. «Обнаженная танцовщица» мгновенно вошла в моду. Дочь голландского лавочника оказалась «воплощением таинственного Востока». Один из восторженных рецензентов писал: «Ей известны все добродетели Вишну, все дела Шивы, все свойства Брахмы. С колдовскими чарами баядерки она сочетает богословскую эрудицию брахмана!»
Она и сама не страдала отсутствием самоуверенности. «Предоставьте мне исполнить большой танец перед Иродом, — писала она антрепренеру Астрюку. — Я произведу впечатление, которого еще никто не испытывал и которого ни одна танцовщица до сих пор не могла произвести. Нет двух женщин, способных на такое очарование...» «Все газеты единодушно твердят, что я идеальная Венера», — пишет она позднее.
Перед Мата Хари открылись парижские гостиные, вплоть до первого в Париже салона графини Греффюль. Министры, послы, академики старались заполучить к себе жрицу Шивы. Ее выступлениям обычно предшествовал небольшой доклад: какой-то ученый человек объявлял, что перед публикой выступит «дева, прекрасная, как Урваси, невинная, как Дамаянти, вышедшая из монастыря, как Сакунтала». Точность сообщения, читатель видит, необычайная. Оно производило впечатление. Почтенный Исторический университет, устраивающий разные добродетельные лекции для молодых барышень из лучших семейств, тоже пригласил деву, невинную, как Дамаянти, и ученую, как богослов-брахман, — показать священное искусство малайских танцовщиц. Правда, для аудитории Исторического университета ей пришлось надеть что-то вроде легкой шали. Это, кажется, было единственным исключением в ее карьере. На первом представлении в музее Гиме Мата Хари под конец священного танца еще сочла нужным оставить на себе нагрудник из нескольких металлических блях. Несколько позднее ее упросили отказаться и от нагрудника. Одна весьма известная дама писала Фуксу: «Мои друзья просят, чтобы Прекрасная Дама танцевала менее «прикрытой», чем у Артюра Мейера. Они говорят, что так выйдет художественнее».
Надо думать, выходило вполне художественно. Я никогда не видел Мата Хари. Видел, однако, все ее портреты, их осталось довольно много. Если судить — по этим изображениям, то следует признать, что легенда очень преувеличивает красоту знаменитой шпионки. Видел я и фотографию, снятую с нее в профиль и анфас в Сюрте Женераль незадолго до расстрела. На этой карточке она просто ужасна — ожидание суда и казни быстро разрушило ее красоту (ей шел в ту пору 41 год). Черты лица у нее были неправильные и довольно грубые. Но, по-видимому, было в ней и большое очарование. В Париже, в Вене, в Берлине по ней сходили с ума самые разные люди. «Среди ее любовников, — рассказывает Гейманс, — были генералы, чиновники, один из высших служащих министерства иностранных дел, академик, военный министр, принцы и великие герцоги. Говорят даже о двух монархах». «Принцы толпились в передней ее дворца», — пишет Гомес Гарилло. У испанского писателя, впрочем, богатая фантазия; дом Мата Хари отнюдь не похож на дворец. Может быть, и принцы не так уж там толпились.
Это была очень умная и одаренная женщина, с необычайным темпераментом, жадно любящая жизнь, жадно любящая позы и эффекты, взбалмошная до истеричности и болезненно лживая. Сочетание этих свойств обещало многое; однако из него нисколько не вытекало с необходимостью тяжкое преступление.
Обстоятельства, при которых Мата Хари стала шпионкой, известны только германской разведке. Мы здесь вступаем в область догадок.
V
Успех Мата Хари в Париже, где обычно создается или закрепляется артистическая слава, обеспечил ей возможность гастролей по всей Европе. Она выступала в Вене, в Берлине, в Амстердаме, в Риме, в Монте-Карло. Платили ей по тем временам недурно. Но богатая, беззаботная Европа довоенного времени вообще оплачивала артистов хуже, чем нынешняя Европа нищая, Европа мораториев, падающих валют, непосильных налогов и «внешних долгов, превышающих платежеспособность населения страны» (по принятой теперь, прежде малоупотребительной формуле). Четверть века тому назад только знаменитые оперные певицы уже начинали загребать деньги. Мата Хари получала за выход в среднем около 200 золотых франков (то есть 1000 франков нынешних). Выступала она часто и, следовательно, могла бы и на свой заработок жить очень недурно.
Хозяйка кофейни, расположенной на улице Виндзор рядом с домом Мата Хари, хорошо ее помнит. Она рассказывала мне, что этот дом всегда осаждали кредиторы. В 1914 году Мата Хари, покидая Париж, буквально спаслась от них бегством: тщательно скрывала свой отъезд и выехала из дому ночью. Есть сходные указания и в печатных источниках. Она, по-видимому, не раз переходила от большой роскоши почти к бедности. Не слишком роскошной была ее квартира, та самая, на которой происходили оргии. Это и теперь видно, по размерам комнат, по ванной, по разным мелочам. О том же пишет Фукс, посетивший Мата Хари в 1912 году. «Она приняла меня в гостиной, отнюдь не блиставшей роскошью. Обои, ковры, мебель были потрепанные, все говорило о стесненном положении хозяйки. Мата Хари мне и сказала: ее покинул очень богатый любовник, у нее больше нет ни гроша. Безжалостные кредиторы ее преследуют, собираются описать имущество. Она решила продать все что можно, своего кровного коня Какатоэса, который только ей позволял на себе ездить...»
Это не совсем понятно. Мата Хари немало зарабатывала танцами, ее щедро оплачивали богатые покровители, ей платила германская разведка, жила она не так уж роскошно и была кругом в долгу. Куда же девались деньги? Говорят, она играла в карты. Может быть, все на это и уходило, все ее разные гонорары: от антрепренеров, от покровителей, от Nachrichtenb"uro.
Только ли жажда денег толкнула ее на дорогу, оборвавшуюся у Венсенского полигона?
Думаю, что романтика шпионажа сама по себе сыграла немалую роль в судьбе Мата Хари. Она всю жизнь жила нервами, ощущениями, фантазией, точно вертела свой собственный биографический бульварный фильм. У этой женщины было чисто кинематографическое воображение: «дочь Эдуарда VII и индусской принцессы», «герцогиня фон Целле», «Явайская светская львица», «леди Греша Маклеод», «жрица бога Шивы», «кровный конь Какатоэс, позволяющий ездить на себе только своей хозяйке», — все это типичные сцены «сверхроскошного трагического кинобоевика». В своем боевике она играла роль роковой женщины, порою играла очень недурно. Глава «великосветская шпионка» укладывалась в него превосходно.
Я, впрочем, не преувеличиваю значение этой черты ее характера. Наряду с бульварным романом была и подлинная достоевщина. Мата Хари нуждалась в десятках тысяч, как Родион Раскольников нуждался в десятках рублей. Раскольникову тоже незачем было убивать Алену Ивановну; он мог давать уроки, мог стать биржевиком, мог красть бумажники из карманов. На убийство и каторгу его толкнул не голод, или не только голод — да, собственно, и не наполеоновская идея: наскоро, на заказ сшитая идея лишь прикрыла то иррациональное и страшное, что теперь зовется достоевщиной. Маргарита Маклеод, по всей вероятности, ни одной книги Достоевского никогда в глаза не видела. Но для него она была бы настоящим кладом.
Внешняя и внутренняя «инфернальность», эстетика сенсационного боевика, постоянная нужда в деньгах, скучная борьба с безжалостными кредиторами, не желающими понять, что ей нужен, просто необходим ее кровный конь Какатоэс, — все это сплелось в клубок, задушивший Мата Хари. Некто узнал и воспользовался. Кто это был, как он узнал, где и когда предложил, чем соблазнил, чего именно потребовал — нам неизвестно. По всей вероятности, «некто» был ее любовником{1}, — это азбука шпионского ремесла.
Известно, во всяком случае, что шпионкой Мата Хари стала до 1914 года, быть может, задолго до войны, скорее всего, тотчас после развода с Маклеодом: тогда ей очень могли пригодиться и небольшие суммы. У германской разведки она значилась как «агент Н-21». Буквой H обозначались лишь старые агенты. После начала военных действий для обозначения германских шпионов, действующих во Франции, были приняты буквы AF (Антверпенский центр, Франция).