Матагот
Шрифт:
По количеству и разнообразию присвистываний я понял, что этот скрывающий свое пристрастие охотник открыто восхищается.
Жанна Леу пыталась мысленно воссоздать полет пуль. Она приподнимала за уши окровавленную голову и смотрела, куда попал смертоносный свинец. Жанна словно сомневалась в собственном зрении. Мне даже пришла мысль, что она подозревала меня в обмане: кабана прикончила первая пуля, а остальные пять я выпустил, приставив дуло револьвера к голове уже мертвого животного, чтобы все поверили в чудо.
Но своих сомнений Жанна не высказала, только удивилась,
Я еще не успел рассказать Жанне об истории с зарытым в навозе ящиком, котом, а следовательно, и о появлении револьвера, поскольку Ворбек просил помочь ему подтянуть и подвесить кабана к лестнице, которую он поставил у стены.
Это был тяжкий труд. Зверь весил порядочно и уже окоченел. Наконец туша повисла вниз головой. Ворбек вонзил остро отточенный нож в брюхо зверя и одним движением взрезал его.
Внутренности вывалились единой массой, как туго свернутый промасленный канат; от едва заметной вони разложения мы с Жанной тут же отступили назад.
Но мясо еще не успело испортиться.
— Вначале шкуру, — проворчал Ворбек изменившимся и таким странным тоном, словно вдруг приоткрылся, показав свою тайную и злобную суть.
Я следил за работой мясника, удивляясь тысячам ловких приемов, с помощью которых он сдирал с кабана шкуру. Шкура не имела особой ценности, а Ворбек относился к ней с почтением, словно это был ценнейший горностай.
Мясник вкладывал в дело все свое умение; на лице его проступило выражение невероятной алчности, что позволило мне оценить истинную стоимость кабаньей шкуры.
Не имея намерения хранить шкуру в Ардьер, я не стал торговаться с Ворбеком, довольный тем, что он явился спасти мясо, которое иначе сгнило бы в помойной яме, поскольку я разделать тушу не сумел бы.
— Если я оставлю вам эту дерьмовую шкуру, от которой все здесь провоняет, — заговорил Ворбек, защищая свои интересы, — что вы с ней сделаете?
По глазам Ворбека я видел, что он буквально околдован шкурой, для него она не была дерьмовой — скорее наоборот! Быть может, шкура позволяла ему удовлетворить давнюю неосуществленную мечту! Он желал эту шкуру всей душой. Едва сдерживаемая дрожь его рук выдавала неодолимое желание завладеть ею.
— Отдайте ее мне! — Ворбек вдруг проявил нетерпение и потребовал шкуру, поскольку, не слыша моего ответа, решил, что я колеблюсь.
Он едва не выкрикнул то, что читалось в его глазах: «Она мне нужна».
Озабоченная Жанна, хмуря лоб и опуская веки, тайно показывала мне, что этого делать не стоит.
А зачем мне шкура?
Я отдал ее Ворбеку.
Черты его разгладились, он радостно улыбнулся и щедро отрезал мне окорок и мясо на жаркое и рагу.
Когда Ворбек уехал с большей частью мяса, нагрузив еще кровоточащие куски на скрипучую тележку, Жанна Леу упрекнула меня, что я отдал ему шкуру.
Я поинтересовался, почему этого не следовало делать, но она не сумела ответить. Она «чувствовала», что шкуру следовало оставить здесь и уничтожить.
Потом Жанна выкинула мысли о шкуре из головы и принялась вызнавать, где я прятал револьвер.
Я рассказал о находке, о ящике и, конечно, о спрятанном в нем коте.
— Кот! — воскликнула Жанна, и ее лицо внезапно побагровело. Каждое следующее ее слово свидетельствовало о сильнейших переживаниях. — Кот, посаженный в ящик… Кордасье!.. И вы считаете это нормальным? Но вы хоть знаете, что это за кот был?!
— Еще бы, — уверенно ответил я, — черный кот, крупный, и ничего более!
— Но!.. Но!.. — едва не задохнулась Жанна.
Она не могла произнести ни слова, и я испугался, что женщину хватит удар.
Но здоровья Жанне было не занимать — ее организм справился с волнением. Она захотела увидеть останки кота. Мы отправились к навозной куче, где образовалась ямка от прогоревшей соломы и деревянного ящика с обугленными костями.
Жанна с видимым страхом наклонилась, не подходя слишком близко.
— Вот как! — повторяла она, держась обеими руками за грудь. — Значит, он!.. Значит, у Кордасье был он!..
Я потребовал от Жанны объяснений.
Обернувшись ко мне и потрясая кулаками, она едким голосом, словно обращалась к невежде, которому нельзя вбить в голову ничего полезного, бросила:
— Этот кот мог быть только Матаготом… котом-колдуном… Тот самый «дух» Кордасье… источник его денежек. Вот почему Кордасье не хотел здесь собаки, которая вынюхала бы местонахождение кота!.. Мне следовало давно догадаться об этом! Зловредный майский кот… Зверь с семью запасными жизнями и семью временными смертями… Даже мертвый Матагот не совсем мертв. Тот, кто имеет Матагота, может спокойно умереть, зная, что Матагот продолжает ему служить верой и правдой. Задачей этого кота было привлечь внимание к себе, чтобы передать вам револьвер для исполнения определенного дела… Вы клюнули на наживку, взяв оружие и не подумав о последствиях, когда страх обуял вас… — Изложив свои соображения, Жанна понемногу успокоилась к, сохраняя поучительный тон, признала: — В конце концов, вам повезло, что именно кабану захотелось прийти сюда. Вы всадили в него все пули Кордасье, предназначенные другому. В противном случае вы стали бы невольным убийцей человека… К счастью, теперь предупреждение получено, а в этом проклятом оружии больше не осталось пуль, не то!..
Я вдруг осознал правоту Жанны. Приди сюда ночью человек, а не ка-бан> я без малейшего колебания выстрелил бы в него с той же быстротой.
Благодаря Богу и Жанне я, получив предупреждение, уже не рискую превратиться в преступника по воле изворотливого Кордасье, дергающего за ниточки из потустороннего мира.
И все же он добился своего!
XIV
Явный и необычный интерес Ворбека к кабаньей шкуре больше поразил Жанну, чем меня. Ей в этом желании чудились какие-то смутные замыслы, и она хотела выяснить подоплеку дела — обычно мясник не выпрашивал и не хранил шкуры забитых им животных.