Математика любви
Шрифт:
Я был уверен, что Арраж и Мерседес окажутся дома, в своей гостиной, поскольку их распорядок дня столь же строго регулировался боем городских курантов, как и существование монахинь в монастыре, как жизнь солдата подчиняется сигналам горниста. Я не разочаровался в своих ожиданиях. Когда молоденькая служанка ввела меня в комнату, обе они вскочили на ноги и бросились ко мне. Кстати, девушка тоже была новенькой. Должно быть, дела идут совсем неплохо, решил я. Мерседес сердечно обняла меня и звонко расцеловала. У Арраж на руке красовался синяк, скрыть который не могла даже пудра.
– А где остальные? – поинтересовался я.
– Мать Долорес
Новенькая девушка была одета в платье из белого муслина, волосы ее были заплетены в детские косички, а в руках она держала куклу. Но все это было лишь притворством, равно как и стеклянные побрякушки и пышные кружева, благодаря которым их потасканные тела все еще казались молодыми. Я знал, что Мерседес не взяла бы девушку к себе, если бы ей не исполнилось еще двенадцати.
– Иззага наверху с мэром.
– А Ирагарта? Арраж ответила:
– Она умерла, и ребенок вместе с ней. Каждую субботу я ставлю свечку перед образом Девы Марии, в честь которой ее назвали.
Я молча пожал ей руку и немедленно достал пинту коньяка, которую купил в гостинице «Сан-Кристобаль», причем купил за такую цену, что, не знай я Мойюа по прежним дням, то непременно бы решил, что ему пришлось заплатить таможенную пошлину на французской границе. Мы уселись на диван, и я успел вторично наполнить наши бокалы, когда явился сначала один клиент, а потом и второй. Мерседес слегка наклонила голову, и Арраж и Пилар упорхнули.
Мерседес поднесла бокал к лицу и вдохнула аромат коньяка.
– Я так и думала, что мы с вами еще увидимся. Я слыхала, что Санта-Агуеда нуждается в деньгах. Моя тетка говорит, что с матерью Августиной никто не может сравниться, когда речь заходит о том, чтобы выжать из людей деньги на благотворительность.
– Так ты знала обо всем… – сказал я.
Она кивнула. Рука, которой я обнимал ее за плечи, свидетельствовала, что она сохранила тепло и приятную для глаз округлость форм. А под благовониями скрывалось пусть не слишком чистое, зато спокойное и уютное тело и добрая душа. Я вспомнил вечер, когда она обиняком сообщила мне, что ребенок Каталины мог умереть. При мысли о том, как должна была страдать Каталина, получив подобное известие, я с трудом поднялся из-за стола, не будучи более в состоянии поддерживать разговор, и нетвердой походкой удалился в свою комнату. Потом, много позже, Мерседес поднялась ко мне, чем поразила меня до глубины души. Она не стала разыгрывать роковую женщину, в чем, кстати говоря, была большой искусницей, а просто обняла меня и лежала рядом, пока я не погрузился в беспокойный и тяжелый сон. Ушла она только утром.
Мерседес сделала маленький глоток.
– Итак, что же заставило вас вернуться – ребенок или сестра Андони?
– Главным образом ребенок. Я должен удостовериться, что с ней все в порядке. Но я не мог, приехав сюда, не повидаться с Каталиной, сестрой Андони. Я хотел бы убедиться, что и у нее все хорошо.
Спустя мгновение она спросила:
– Вы ведь… не собираетесь искать встречи с ней или что-нибудь в этом роде, не так ли? У них жесткие правила, если помните. Тем более что она принесла все обеты.
– Нет… я не стану ничего требовать от нее. Я знаю, что она дала невозвратные обеты. У меня… Со мной приехала кузина, двоюродная сестра, она и увидится с ней от моего имени. А потом, если только
Она не ответила, только провела кончиками пальцев по моему бедру. Мне пришло в голову, что из всех женщин, которых я знал, она была единственной, у кого я не боялся вызвать отвращение.
– Я и не подозревала, что у вас есть кузина. Может быть, проведете со мной час или два? В память о старых временах? Готова держать пари, что теперь вы с одной ногой умеете доставить женщине больше удовольствия, чем раньше с двумя. Я же вижу, что у вас была обширная практика.
– Я очень устал, – ответил я, взяв ее за руку прежде, чем она успела сделать еще что-то, и поцеловал. Но улыбка, которую я ей подарил, была натянутой, поскольку мысли мои были заняты тем, что раньше даже не приходило мне в голову. Я с изумлением понял, что могу искать у Каталины не только спокойствия ума и души. – Мы попали в шторм, а день сегодня выдался очень длинным и тяжелым.
Внезапно в памяти моей всплыло воспоминание о том, как я держал Люси в своих объятиях, как она прятала лицо у меня на груди, как ее сердце билось в унисон с моим. Я вспомнил запах соли и краски, которыми пропитались ее волосы, как ее мелкие белые зубки яростно впились в ладонь, когда она сдерживалась, чтобы не закричать.
Мерседес, естественно, сразу же догадалась, что я пытался скрыть от нее, но, и это вполне объяснимо, сделала неверные выводы.
– Только не говорите мне, что откажетесь подняться наверх, – заявила она. – В память о добрых старых временах?
Возвращаясь в гостиницу по темным улицам, я понял, что более не могу обманывать себя относительно тех чувств, которые столь недвусмысленно выразило мое тело. Однако подобные эмоции не имели выхода, удовлетворить их у меня не было ни малейшей возможности. Добиваться чего-либо подобного от Люси было… невозможно, и именно эта мрачная перспектива едва не толкнула меня искать утешения в объятиях Мерседес. Я чуть не поддался искушению. Невероятно, но тем, что этого не случилось, я обязан прежде всего мэру, который, спускаясь нетвердыми шагами по лестнице и уныло жалуясь на фригидность и экстравагантность своей супруги, внезапно пробудил во мне сильнейшее отвращение к подобному времяпрепровождению. Каким бы мимолетным ни было это отвращение, оно все же охладило мой пыл настолько, что усталость взяла свое. А когда желание утихло, в памяти у меня прозвучали слова Люси. Они пришли издалека, из давних времен, но голос ее звучал чисто и звонко.
Я могу доверять и вам… в том, что вы скажете мне правду.
Мне пришло в голову, что это имя очень ей идет, потому как она бросала яркий свет на все, о чем говорила, и, вероятно, именно с ее помощью я впервые ясно увидел путь, который мне предстояло пройти.
Размышляя об этом, я почти не обращал внимания на то, куда иду, поскольку знал город достаточно хорошо, чтобы ноги сами несли меня. Но вдруг, подняв голову, я обнаружил, что, очевидно, память все-таки сыграла со мной злую шутку, поскольку от дома Мерседес я добрел до монастыря Сан-Тельмо, давшего приют монахиням.