Матерь Лада. Божественное родословие славян. Языческий пантеон.
Шрифт:
Диалог Давида и Волота явно напоминает такой же космологический диалог Одина с великаном Вафтрудниром в «Старшей Эдде». А также сказание «Калевалы» о певце-волшебнике Вейнеймейнене, оживившем мертвого великана-чародея Виппунена и выведавшем у него магические тайны. Подобно скандинавским великанам или греческим титанам, волоты — предшественники богов и людей, обреченные на исчезновение, уход в безвозвратное прошлое. Но они также и предки, достойные почитания. Потому Волот, признав превосходство Давида в мудрости, выдает свою дочь за его сына (премудрого Соломона).
Да и сам Велес-Месяц — бог мертвых, предков. Его индоевропейские «сородичи» — балтские божества смерти Велс и Велона, литовские veles — тени усопших, скандинавские валькирии и Валгалла («зал мертвых»), греческие
Поляки еще в XV в. почитали на Троицу божество Ныя [12] . По Длугошу, этого бога, подобного Плутону, прошли «после смерти отвести в лучшие места преисподней души покойников.
Имя Ныи родственно чешскому паи — «загробный мир». В Древней Руси и Болгарии навьями называли птицеобразных духов умерших. Преисподняя же здесь — скорее дань христианским представлениям о том, что все язычники попадут в ад. По славянским же народным воззрениям, под землей находятся только пекло (ад) и змеиный ирий (куда уползают на зиму змеи), а соответственно, Ирий (вырий, рай), куда улетают птицы (на зиму) и души праведников, находится на небе либо где-то далеко на юге или востоке, за горами, рекой или морем. Так что Ныя, судя по всему, — тот же Велес.
12
Переписчики нередко искажали это имя (Туа, Ya Ya).
Еще два славянских бога потустороннего мира — Ме-рот и Радамаш — упоминаются в чешской хронике Вацлава Гаека. Первого просили провести душу усопшего светлым путем, второго — справедливо определить его посмертную участь. Этот второй — явно античный Радомант, судья загробного мира. Его культ мог проникнуть к славянам с юга. Имя же первого связано со славянским обозначением смерти, умирания. Оба, вероятно, были ипостасями или помощниками Велеса.
Вспомним теперь обряд, исполнявшийся Иваном Грозным. Царь с боярами пахал и сеял, а затем, нарядившись покойником, ходил на ходулях. То есть посеянное («погребенное») зерно должно было «воскреснуть» и вырасти. Мертвец превращался в волота и тем обеспечивал урожай. Такое сочетание мотивов естественно для культа Волоса — бога земледелия и загробного мира.
Существовала и женская ипостась Велеса-Ныи, Древнерусские поучения упоминают поклонение «Веле богине». В македонской песне фигурирует вила Вела. Вообще, вилы, эти прекрасные и своенравные птицедевы, близки к Велесу не только своим именем, но и связью с шаманством, плодородием, богатством и миром мертвых. Они любят и знают чудесные песни и мелодии, но могут увлечь человека в безумный, доводящий до смерти танец. Становятся же вилами, по словацким поверьям, души умерших невест. Вилы одаривают людей богатством, приносят урожай. Польские историки XVI в. Стрыйковский и Гваньини отождествляют Ныю не с Плутоном, а с Церерой. У Прокоша (Диаментовского) Ныя — также женское божество. Чешская Нива — жена змееборца Крока и мать трех вещих княгинь-жриц — Либуши, Казн и Гетки. У чешского историка Странского Нива — богиня, соответствующая Прозерпине. Эта Ныя-Вела, скорее всего, та же Лада. Как увидим ниже, Ныя Прокоша соответствует скифской великой богине-змеедеве, матери богов и людей.
Школа В. В. Иванова и В. Н. Топорова считает чуть ли не аксиомой, что Велес — общеиндоевропейский змей-дракон, виновник засухи, враг Перуна-Громовника и соблазнитель его жены. Да, этимологически Велес — «родич» литовского Вельняса (черта), врага Перкунаса и ведического Валы, противника Индры. Вельняс к тому же колдун, музыкант и владеет скотом, а Вала прячет коров в пещере. Вила Вела затворяет источники воды. Велес в карпатской легенде посылает одноглазого демона Сыроеда, и от взгляда того пересыхает река Велесница. Она пробивается в другом месте, но в ней заводится змей-людоед, которого люди с трудом одолевают. Но другая легенда из тех же мест говорит о «Деде», хозяине подземных вод, не дающем им выйти наружу и затопить землю. То есть этот Дед (тот же Велес) — не враг, а защитник людей и земного мира.
Главное же, Вельняс, Вала и им подобные — не боги, а злобные чудовища, способные лишь вредить людям. Индоевропейцы не почитали их, а проклинали. Поклонялись же нечисти, по представлениям славян, лишь злые колдуны и ведьмы. И не среди бела дня в капище на Подоле, а глухой ночью на Лысой горе. А в славянских сказках и легендах о змееборцах змей никогда не зовется Белесом или похожим именем. Будь Белес кем-то вроде Сатаны и дракона, вряд ли один поэт назвал бы другого его внуком. Кокетничанье с Сатаной вошло в моду позже, в XIX–XX вв. И все же демонизация древнего бога имела место и у славян. Возможно, еще в дохристианские времена. «Волосатиком», «ёлсом» в русских областных говорах называли лешего, водяного, черта, «елесихой» — бесовку, «волосом», «волосенем» — мифическое существо вроде ожившего конского волоса, будто бы проникавшее в тело и вызывавшее болезни. «Волос буду!» — божились русские крестьяне. «Какой черт, или какой Велес, или какой змей тебя против меня настроил?» — вздыхал Ткадлечек, чешский автор XIV в. «Оставим эти грехи у Велеса», — писал в 1471 г. один чешский проповедник. А чешские же переводчики книги Сираха в XVI в. желали злой жене обратиться в дикого гуся и улететь за море к Велесу (или «дясу»-черту). В последнем случае речь явно идет о языческом ирии.
Дело здесь не только в церкви, объявившей всех языческих богов бесами. Именем Перуна или Даждьбога так не ругались. Но слишком таинственным и пугающим был древний бог, связанный с колдовством, загробным миром, ночью, бледным светом луны и звезд. Вот и представляли нечистую силу похожей на него. Привычный нам черт, скопированный с античных фавнов и сатиров, пришел в Россию с Запада в XVII в. В Древней Руси бесов изображали волосатыми, остроголовыми и часто крылатыми. Волосатым и остроголовым представляли и лешего (тоже хозяина зверей). Вспомним также островерхие шапочки ставчанского идола и новгородских «домовых».
Праздник Велеса отмечался, видимо, 6 января, в конце Святок [13] . В этот день кончались обходы и шествия ряженых. Среди них выделялись маски животных Велеса — медведя, быка, лошади и др. Ряженные, изображавшие собой толпу выходцев из потустороннего Велесова царства, заклинали богатство и изобилие в каждом доме, за что их щедро одаривали. А на скупых и неучтивых хозяев посланцы Велеса накликали несчастья. В этот же день хозяин в кожухе мехом наружу (словно в медвежьей шкуре) совершал над скотом магические обряды: бросал через стадо топор крест-накрест и т. д.
13
В Ростове на месте капища Велеса была поставлена цер¬ковь Богоявленья. Этот праздник приходится на 6 января.
В христианские времена место Велеса заняли святые Власий и Николай (Никола, Микула). Власий Севастийский еще в Византии был покровителем скотоводства. А на Руси даже имя его почти совпадало с именем низвергнутого бога. Иконы Власия помещали в хлеву и величали его «коровьим богом». Считали его и защитником от змей, а на иконах рядом с ним изображали существо с головой медведя.
Еще более популярен был в народе Николай Мирликийский. Как увидим далее, он заменил Сварога, Стрибога, Морского Царя, но ряд черт Николы Угодника роднит его с Белесом. Николу, в отличие от грозного Ильи-пророка (языческого Перуна), считали добрым защитником народа. Юродивый, остановивший царя Грозного, звался Микулой. Никола почитался как покровитель скотоводства, земледелия, охоты, проводник душ на тот свет, податель богатства. «Бороду» в поле завивали также и Николе. «Неразменный рубль» поляки звали «миклюзом». Верили, что Никола карает змеями. Волосов Никольский монастырь (в Ростовском крае) был поставлен на горе на месте святилища Волоса. Но затем, по преданию, икона Николая стала исчезать оттуда и появляться у подножия горы висящей на дереве, на волосах. В конце концов монастырь был перенесен туда. Так монахи следовали капризам языческого бога (вернее, народным представлениям о нем), дабы сохранить паству.