Материнский инстинкт
Шрифт:
Неожиданно стало светло, и я некоторое время стояла, пытаясь привыкнуть к резкому свету, что бил по глазам. Не сразу, но увидела то, что скрывалось в этой комнате.
За длинным деревянным столом в самом центре сидели мои родители и старший брат. Я, хоть и помнила отчетливо, как хоронила их семь лет назад всех сразу холодным ноябрьским днем, но отчего-то, увидев здесь, совсем не удивилась. Но и, как это ни странно, не обрадовалась. Мне не было даже страшно. Внутри была пустота, которую ничто не в силах было наполнить.
Увидев меня, мама улыбнулась, отец
– Ну и делов ты наворотила!
– Отец, сдвинув брови, привычным жестом покрутил усы.
– Не надо, батя! Я, лично, ее зауважал! Нет, ну это же надо - так этой лярве в ухо заехать. А потом как она ее лупила, ты заметил? Просто бои без правил, а не бабская потасовка - одно удовольствие было наблюдать. Молоток, сеструха!
– восторженно воскликнул брат и тут же получил по шее за «лярву».
– Молчать!
– прикрикнул отец, исподлобья глядя на сына.
– Разговорился тут, разболтался. Кто тебе слово давал?
Отец всегда был строгим, ничего не изменилось и после смерти.
– Ладно, не бушуй.
– Олег сидел расстроенный, потирая шею.
– Хоть уже семь лет тут сидим, вроде и тел никаких нет и больно быть не должно, а когда он рявкает на меня и по шее двигает все равно больно. Наверное, кармическая память. 2
– Да будет вам! Нужно думать, что дальше делать, - мама стукнула своим маленьким кулачком по столу, призывая к тишине.
– Вот именно. Так, что будем предпринимать? У кого какие соображения на этот счет?
Я стояла, безразлично глядя на присутствующих.
– Я по ней соскучилась, - очень тихо сказала мама и опустила печальные глаза.
– И я тоже. Я вообще ее зауважал после последних событий, - улыбнулся Олег.
– Эх, эгоисты вы, - отец окинул каким-то странным взглядом всех присутствующих.
– Она еще может вернуться обратно, у нее там есть незавершенные дела, но вы своим нытьем тянете ее к себе. Почему жестокие такие?
– Ну, отец, какие есть, - пожал брат плечами.
– Нам уже поздно меняться.
– Молчать, а то ремень сниму!
– И уже ко мне: - Ты хочешь с нами остаться?
– А как же Саша? Что с ним? Как я без него?
– всхлипнула, закрыв глаза.
– Будешь на него смотреть отсюда. Это очень интересно на самом деле. Зато никаких у тебя с ним проблем не будет, краснеть по любому поводу за него не придется. Красота, же?
– Брат улыбался, и в его зеленых глазах плясали смешинки.
– Смотреть на него сверху и иногда являться во снах - вот и все твои с ним заботы.
– Но я хочу его воспитывать, разговаривать с ним, гулять, водить в цирк, кормить мороженным, покупать подарки на праздники и конфеты просто так, видеть его улыбки по утрам и слышать недовольное сопение вечерами, когда нужно отправляться спать. Хочу вместе с ним пить чай, болтая под столом ногами, хочу выслушивать об его проблемах, давать советы по мере надобности. Хочу купить ему собаку, чтобы ему не страшно было меня с работы дожидаться. Хочу стирать его грязную курточку, когда он вываляется на улице в грязи
– Но, Ира, поверь - все это у него будет и без тебя.
– Но я не буду его чувствовать, не смогу обнять, когда он плачет. Не смогу смеяться его шуткам. Видеть со стороны и ощущать не одно и то же.
– Значит, ты хочешь обратно? Не хочешь побыть с нами?
– Я очень рада была вас видеть. Честно-честно!
– Я только в тот момент заметила, что слезы заливают мое лицо.
– Но он же такой еще маленький. У него же никого, кроме меня нет. Ну, будет он в детском доме и что из него вырастет? Озлобленный сирота? А если попадет к плохим людям, которые не будут его любить? Да никто его не сможет любить так, как я. Я через столько прошла, чтобы полюбить его. Зачем вам делать еще одного ребенка сиротой? Вы же меня уже оставили! Все! Одновременно! И вы же видели, как я без вас мучилась и ничем мне не помогли. Просто смотрели сверху и все! Но вы не виноваты - у вас же не было выбора, правильно?
Все, потупившись, молчали.
– А мне выбор предоставили, и я не хочу, чтобы мой ребенок страдал так, как я.
Тишина, снова тишина. Я что-то еще говорила, но уже перестала различать свой голос. Очертания близких людей померкли и, в конце концов, расплылись и окончательно потонули во мраке.
Я чувствую боль.
Я открываю глаза.
Белый больничный потолок, казенное белье со штампами и капельница, что вставлена в руку.
– Очнулась?
– слышу родной хриплый голос и медленно поворачиваю голову, чтобы утонуть в бесконечных голубых глазах.
Я улыбаюсь.
Я жива.
Я буду жить.
О книге, героях и прочие размышления
Вот и подошла к концу история, рассказанная мной в «Материнском инстинкте» - история о принятии себя, о боли, об отчаянии и, все-таки, в большей степени о надежде.
Как часто с нами случается что-то, что сбивает с толку, ранит, выбивает из привычной колеи. Мы пытаемся справиться с болью, чем бы эта боль ни была вызвана. Мы согласны обвинять весь мир, тонем в пучине ненависти и отчаяния, но легче не становится. В любом горе человек одинок, и каждому нужно найти в себе силы, только лишь в себе одном, чтобы преодолеть этот сложный этап.
Иногда судьба посылает в нашу жизнь человека, который способен полюбить, вылечить, помочь. Но как часто мы в угоду черной тоске готовы оттолкнуть такого человека? Как боимся довериться, отпустить боль, попробовать рассказать. Мы боимся рассказать правду, поделиться. Хватит ли у каждого из нас сил разрубить этот узел, стать сильнее, возвыситься над обстоятельствами, не дать им себя поглотить? Это вопрос сложный, на него нет ответа.
Каждый справляется, как может, а кто-то и вовсе не находит в себе сил пережить трагедию. Да и трагедии у каждого свои. Хочется, чтобы у каждого из нас получилось преодолеть то, что тянет его на дно.