Материнское благословение, или Бедность и честь
Шрифт:
Бернард (с радостию). Возможно ли? честь моей Марии, моей бедной дочери, не посрамлена! Мария достойна нас!.. Но расскажи нам, мой друг Пьерро…
Пьерро (грубо). Сперва нужно позаботиться об ней… после вы всё узнаете. (Он подходит к Марии.)
Бернард. А ее мать… великий боже!.. ее мать!.. если она увидит ее в таком положении! Если б я попробовал поговорить с нею.
Пьерро. Нет, погодите. Сперва я… Мария!
Мария. Мария!
Пьерро. Это я -- Пьерро!.. Вы знаете Пьерро?
Мария. Пьерро? Ах! идти, снова идти! (Она
Бернард. Бедная дочь моя!
Пьерро. Нет, Мария, нет! Нам не нужно больше идти… мы уже пришли.
Мария. Пришли?
Пьерро. Да. Посмотрите: вот деревня… Вы узнаете эту деревню?
Мария (смотря вокруг себя, поднимается и идет в глубину театра). Деревня! Ах, да, да! деревня! как здесь хорошо!
Бернард. Есть надежда!
Мария. Деревня, хижина!.. нужно ехать… идти туда… в Париж.
Бернард. Опять!
Мария. Да, мне нужно идти. Прощайте, прощайте! (Она делает несколько шагов и останавливается.) Но мне нужно, нужно, чтоб кто-нибудь меня предостерегал… чтоб я не верила, когда мне скажет он: "Я люблю тебя!" -- чтоб оттолкнуть его, когда он будет лежать у ног моих…
Играют арию.
Это талисман, талисман, которым благословила меня мать… (С радостью.) Да, да… это он!.. (Бросаясь на колени, она поет.)
Работай больше и честней,
Молись… с молитвой грусть забудешь.
И думай иногда о…
(Она припоминает.)
И думай… и думай…
(Останавливается и опускает голову. Бернард и Пьерро в отчаянии.)
Те же, Магдалина, Эрбо.
Они являются на пороге двери в то время, когда Мария поет. Эрбо старается удержать Магдалину, но она дрожащими шагами приближается к Марии, стоящей на коленях, кладет ей руки на голову и продолжает петь.
Магдалина.
И думай иногда о матери твоей!
За это счастлива ты будешь…
Ее голос поражает Марию, она мало-помалу поднимается, смотрит на Магдалину, хочет говорить, но из груди ее вырываются только крики, задушаемые рыданьями. Она протягивает руки к Магдалине.
Мария. Матушка! матушка! (Она падает почти без чувств на грудь матери.)
Пьерро и Бернард. Спасена! спасена!
Магдалина (с радостью). Ах! она меня узнала!.. О, вы не знаете, какое влияние может иметь мать на свою дочь!
Мария приходит в себя, все окружают ее.
Эрбо. Погодите! Пьерро. Она открывает глаза!
Мария. Матушка!.. она жива… жива!.. так это был сон?
Все. Да, да, Мария! это был сон!
Мария (смотря в лицо своему отцу). А!.. батюшка! батюшка! И ты жив!.. (Улыбаясь.) О, как ты страшен был в этом сне!
Бернард (в сторону). Боже мой! благодарю тебя! дочь моя не отталкивает меня!
Мария. И Пьерро… и господин Эрбо… Вы все здесь… А он… Арт… (С ужасом.) Нет, не Артур… Андре!.. Андре!..
Все. Андре!
Мария. Я его тоже увижу, когда пойду в горы… Не правда ли?
Все. Что она говорит?
Маркиз (снаружи). Мария!.. милая Мария!
Мария. Этот голос… оставьте меня!.. это он!.. он! Я вам говорю… Я увижу его… Андре!
Бернард. Всё погибло!
Те же, командор, маркиз де Сиври.
Командор (выходя с левой стороны). Здесь, здесь!
Маркиз. Мария! Мария!..
Мария. Андре!.. (Увидя его богатый наряд, она отходит и говорит с отчаянием.) Артур!.. О, так это не сон! (Скрывает свое лицо на груди матери.)
Маркиз. Да, Мария! Это Артур!.. но Артур навсегда свободный! твой на всю жизнь!.. Этот ненавистный брак не состоялся!.. И теперь, когда матушка моя умерла, я наконец твой… О, прости меня за твои слезы и страдания… Будь моей женой, Мария! моей женой!
Все. Его женой!
Мария. Артур! Артур!.. Это он… а я… невеста его… О, как я счастлива!.. Боже мой! как я счастлива! (Бросается в объятия Артура.)
Командор. И меня простите, прелестная Мария… Я хоть и волокита, но добрый дядя моего племянника… ведь я расстроил его свадьбу и сам женюсь на его невесте!
КОММЕНТАРИИ
Н. А. Некрасов никогда не включал свои драматические произведения в собрания сочинений. Мало того, они в большинстве, случаев вообще не печатались при его жизни. Из шестнадцати законченных пьес лишь семь были опубликованы самим автором; прочие остались в рукописях или списках и увидели свет преимущественно только в советское время.
Как известно, Некрасов очень сурово относился к своему раннему творчеству, о чем свидетельствуют его автобиографические записи. Но если о прозе и рецензиях Некрасов все же вспоминал, то о драматургии в его автобиографических записках нет ни строки: очевидно, он не считал ее достойной даже упоминания. Однако нельзя недооценивать значения драматургии Некрасова в эволюции его творчества.
В 1841--1843 гг. Некрасов активно выступает как театральный рецензент (см.: наст. изд., т. XI).
Уже в первых статьях и рецензиях достаточно отчетливо проявились симпатии и антипатии молодого автора. Он высмеивает, например (и чем дальше, тем все последовательнее и резче), реакционное охранительное направление в драматургии, литераторов булгаринского лагеря и -- в особенности -- самого Ф. В. Булгарина. Постоянный иронический тон театральных рецензий и обзоров Некрасова вполне объясним. Репертуарный уровень русской сцены 1840-х гг. в целом был низким. Редкие постановки "Горя от ума" и "Ревизора" не меняли положения. Основное место на сцене занимал пустой развлекательный водевиль, вызывавший резко критические отзывы еще у Гоголя и Белинского. Некрасов не отрицал водевиля как жанра. Он сам, высмеивая ремесленные поделки, в эти же годы выступал как водевилист, предпринимая попытки изменить до известной степени жанр, создать новый водевиль, который соединял бы традиционную легкость, остроумные куплеты, забавный запутанный сюжет с более острым общественно-социальным содержанием.