Матильда
Шрифт:
— Конечно, ты их выкрасил! — продолжала кричать мать. — Не могли же они сами перекраситься! С чего это вдруг ты надумал? Покрасоваться решил? Ты похож на сумасшедшую старуху!
— Дай мне зеркало! — не выдержал отец. — И хватит орать! Зеркало неси!
Мамина сумочка лежала на стуле у противоположного конца стола. Она достала из неё пудреницу, внутри которой на крышке было маленькое круглое зеркальце, и, открыв её, протянула мужу. Тот схватил пудреницу и принялся разглядывать себя, не замечая, что просыпал почти всю пудру на свой драгоценный твидовый пиджак.
—
— Караул! — завопил отец, уставившись в зеркальце. — Что это со мной?! Кошмар! Я не могу идти на работу в таком виде! Как же это произошло? — Он поочерёдно оглядел сначала жену, затем сына, потом Матильду. — Как это могло случиться?
— Мне кажется, папочка, — тихо сказала Матильда, — что ты просто перепутал флаконы и взял мамину краску для волос вместо своего тоника.
— Точно, именно так всё и было! — воскликнула мать. — Правда, Гарри, какой же ты болван! Ну почему ты сначала не прочитал инструкцию? Моё средство ужасно сильное, достаточно одной столовой ложки на таз воды, а ты небось весь флакон на голову вылил. У тебя, не дай бог, все волосы теперь выпадут. Кстати, тебе голову не жжёт, дорогой?
— Ты хочешь сказать, что я облысею? — вскричал муж.
— Боюсь, что да, — сказала мать. — Перекись — очень сильное химическое вещество. Им даже иногда дезинфицируют туалеты, только тогда оно называется как-то по-другому.
— Что ты сказала? — гаркнул мистер Вормвуд. — Я вам не унитаз и не хочу, чтобы меня дезинфицировали!
— Даже у меня, хотя я и пользуюсь перекисью в разумных количествах, иногда выпадают волосы, поэтому я не представляю, что случится с твоими. И вообще, я удивляюсь, как это ты ещё не облысел!
— И что же мне теперь делать? — завыл отец. — Быстро говори, пока они не начали выпадать.
— На твоём месте, папа, я бы хорошенько помыла их с мылом, — сказала Матильда. — Но тебе надо поторопиться!
— А это вернёт им прежний цвет? — озабоченно спросил отец.
— Конечно же, нет, бестолочь, — усмехнулась мать.
— Ну и как же быть? Не могу же я ходить в таком виде вечно?
— Придётся покрасить тебя в чёрный цвет, — сказала мать. — Только сначала пойди вымой голову, а то нечего будет красить.
— Точно! — сорвался с места отец. — Запиши меня к своему парикмахеру! Скажи, что это срочно! Экстренный случай! Ему придётся вычеркнуть нескольких клиентов из своего списка. Я пошёл мыть голову.
С этими словами он выбежал из комнаты, а миссис Вормвуд, глубоко вздохнув, направилась к телефону, чтобы позвонить в парикмахерскую.
— Иногда папа совершает такие глупые поступки, правда, мамочка? — сказала Матильда.
— Боюсь, мужчины не всегда настолько умны, насколько им самим кажется, — сказала мама, набирая номер. — Ты это поймёшь, когда повзрослеешь, деточка.
Мисс Хани
Матильда довольно поздно пошла в школу. Большинство детей начинают учиться с пяти лет или даже раньше, но родители Матильды не очень-то заботились об образовании своей дочери, поэтому они просто забыли записать её в школу. Ей было пять с половиной лет, когда она впервые перешагнула школьный порог.
Деревенская школа для детей младшего возраста размещалась в мрачном кирпичном здании под названием «Кранчем-холл». В ней училось около двухсот пятидесяти детей в возрасте от пяти до двенадцати лет. Главным учителем, начальником и верховным командующим этого учебного заведения была грозная дама, которую звали мисс Транчбул.
Естественно, Матильду определили в самый младший класс, в котором, кроме неё, оказалось ещё восемнадцать мальчиков и девочек того же возраста. Их учительницу звали мисс Хани, и ей было не больше двадцати трёх — двадцати четырёх лет. У неё было красивое бледное овальное, как у мадонны, лицо, голубые глаза и светлые, цвета мёда, волосы. Она была такая тонкая и хрупкая, что казалось, стоит ей упасть — и она разобьётся на тысячи осколков, точно фарфоровая статуэтка.
Мисс Дженифер Хани была тихим, спокойным человеком, она никогда не повышала голоса, её редко видели улыбающейся, но, без сомнения, она обладала тем редким даром, благодаря которому её обожал буквально каждый ребёнок, вверенный её заботам. Вероятно, она прекрасно понимала все страхи, всё смущение, овладевающее детьми, которых впервые в жизни приводят в класс и которым говорят, что они должны слушаться. Когда мисс Хани обращалась к смущённому новичку, уже успевшему соскучиться по маме, её лицо излучало почти осязаемую теплоту.
Мисс Транчбул, директриса, представляла собой полную противоположность мисс Хани. Это было гигантское, свирепое чудовище, внушавшее священный ужас всем — и ученикам, и учителям. Даже на расстоянии чувствовалась исходившая от неё угроза, а стоило ей подойти ближе — и можно было почти физически ощутить, как она, словно раскалённый докрасна металлический прут, излучает опасный жар.
Когда мисс Транчбул вышагивала — а она никогда не ходила, она маршировала, как солдат на плацу, широким шагом, размахивая руками, — так вот, когда она вышагивала по коридору, было слышно, как она пыхтит, и, если ей на пути попадались дети, она проходила сквозь них, как танк, так что они едва успевали отскакивать от неё в разные стороны.
Слава богу, что такие, как она, редко попадаются нам в жизни, хотя они всё-таки встречаются на свете и всем нам хоть однажды приходилось сталкиваться с подобными субъектами. И если, не дай бог, с вами тоже такое приключится, то следует вести себя так, как будто вы наткнулись на бешеного носорога, — залезайте на первое попавшееся дерево и сидите там, пока он не уберётся прочь.
Нарисовать достойный портрет мисс Транчбул — этого феномена природы — практически невозможно, но я попытаюсь сделать это чуть позже, а пока давайте вернёмся к Матильде и её первому дню в классе мисс Хани.