Шрифт:
Матрешка богов выворот нашиворот
Они были молоды, красивы, богаты и, как вывод из всего перечисленного, счастливы. Тем более, что они были одни. То есть втроем. Он, она и медовый месяц. Если, конечно, не считать спасателей в оранжевых комбинезонах, которые, как сбежавшие от курицы птенцы, рассыпались метрах в ста выше по склону. Да еще пары вертолетов, стрекозивших голубое небо чуть ниже точки старта. А про остальных и говорить нечего. Всего
Итак, он – Люк Бернье, сын богатенького Буратины из Франции, она – Наташа Мавлютова, тоже девица не промах. Дочка влиятельного папаши из Москвы. И теперь они вместе. Так случается в жизни сплошь и рядом, хотя нашим молодоженам так не казалось. Они искренне верили в то, что их встреча – это что-то сверхъестественное и потому выдающееся. Тем более что они были экстремалами, то есть людьми, которым зачастую кажутся уникальными самые для этого не подходящие события. Иными словами, теми самыми любителями адреналиновых штучек, которыми так увлекается молодежь. И поэтому они решили провести первый, то есть медовый, месяц совместной жизни в том месте, где для рисковых ребят медом намазано. То есть в горах. И спуститься по снежной целине со свистом и гиками. А чтобы совсем было супер, снять об этом событии ролик, чтоб остальным завидно было.
Где-то внизу рвал волосы на горнолыжном шлеме нервный режиссер, гораздо больше переживавший за сногсшибательный, но, увы, еще не полученный гонорар, чем за все остальное. Ему было важно подергать перышки из этой парочки жирненьких курят, и поэтому он орал на всех и на все. На горы, которые стояли не так, на солнце, которое никак не хотело подходить к нужной точке, на балбесов-операторов, которые как всегда еще не были готовы, и так далее. Его визги сыпались из рации так, как будто где-то вдалеке за вершинами хлестали ремнем гигантского невоспитанного поросенка, и Люк прикрутил громкость, чтобы не оглохнуть.
– Эко навалило-то как, – ласково улыбаясь, сказала Наташа и огляделась по сторонам.
– Ну, по пухляку и шлейфы классные, да и падать мягче, если что, – отозвался Люк, и они оба засмеялись. Яркое солнце, горы, высоченные елки, ну как тут без поцелуя! Но только лишь губы сложились пучочком и остался какой-то сантиметр до стыковки, как раздался даже из приглушенной рации истерический крик режиссера:
– Режим! Режим! Солнце на точке!
Он вложил в этот ор столько тревоги, что казалось, что солнце могло и передумать.
– Всем готовность номер один! Камеры готовы?
И понеслось.
– Первая группа готова!
– Старт готов!
– Вторая, третья, четвертая…
– Камеры наверху, мать вашу вертолетную, готовы? – Режиссер крикнул так что пилоты услышали его и без рации.
– Полная готовность!
– Финиш готов?
– Всегда готов!
Возникла пауза, затем рация церемонно прочистила горло и вежливым голосом спросила:
– Люк, Наташа, а как у вас, ребята? У нас все готово. Можно начинать?
Молодожены, оторвавшись от поцелуя, весело засмеялись, и Люк крикнул:
– Давай, поехали!
– Ну, тогда пошуршали! – выдохнул режиссер, и в рации что-то забулькало. Было понятно, что главный устроитель всего этого шоу предохранял себя от нервного срыва.
Люк и Наташа переглянулись и сорвались вниз. Сначала они шли параллельно по широкому склону, а затем, распуская роскошные дуги снежных шлейфов, стали закладывать виражи восьмерок. Режиссер просто хрюкал от удовольствия в рацию и кричал:
– Класс, класс, все просто волшебно, ребята!
У красных вешек где-то на трети склона им надо было войти в поворот и обдать сияющим веером притаившуюся съемочную группу, и Люк вырвался чуть вперед. Изящным авальманом он вышел из виража, а за ним из сверкающей пелены вылетела Наташа. Мелькнули довольные лица телевизионщиков, заваленные снегом по самые маковки елки, и лыжники красивым полетом свалились в кулуар. Он круто, с поворотом, уводил на новый этап трассы, и здесь должно было начаться самое интересное. Оно и началось. Первыми это заметили телевизионщики. Они в панике замахали руками и, побросав камеры и штативы, гурьбой, стуча от испуга палками, посыпались в сторону.
– Лавина! – завыл раненым животным режиссер в рации. – Люк, Наташа, вы где? Снежную доску сорвало!
Но было уже поздно. Только-только две фигурки выскочили из горловины кулуара, как оттуда же, как из пушки, вышибло косматую стену белой клубящейся каши. Снизу от финиша побежали люди – сначала вверх, а затем в разные стороны. Лохматая белая стена лениво догоняла двойку на широком склоне, раздаваясь во всю ширь.
– Мерд [1] , Наташа, сет аваланж! – Люк внезапно перешел на дрожащий французский, и всем, кто его слышал по связи, стало ясно, что им не уйти.
1
Мерд (франц.) – бранное слово, какашка.
– Вит, Ната, вит! Депеш туа!
Снизу, на финише, люди видели, как Люк внезапно сбросил скорость и Наташа почти врезалась в него. Они, обнявшись, еще несколько мгновений были видны и скользили по склону, а затем лавина накрыла их обоих.
– Мерд, твою задницу! – Это были последние слова, которые услышали по рации все от влюбленных молодоженов.
Тело, которое жмет
Люк открыл левый глаз и увидел рогожу. Правый же глаз почему-то не хотел открываться. Не то чтобы не мог, а именно не хотел. Он стал какой-то непослушный, и ведь не так, чтобы его совсем не было, или он был чем-нибудь прикрыт или прижат, нет. Он, как капризный ребенок, просто не хотел открываться, и все. Встал в позу закрытого глаза и вообще отвернулся. И даже что-то пробормотал – так по крайней мере Люку показалось. Ужас какой-то!
Парень с силой зажмурил левый глаз и резко распахнул веки. Хоть бы хны! Правый даже не дрогнул. Что за напасть? Надо было что-то с этим делать. Люк стал дергать щеками и даже чуть повернул голову. В правом глазу что-то хрустнуло, и он со стуком распахнулся. Как ставень на деревенском окне или как дверца в печке! Хрясь и бум! Он раскрылся даже шире, чем можно было ожидать, и в него хлынуло изображение. То есть хлынуло все то, что видел и левый глаз, но, час от часу не легче, все в перевернутом виде. То есть левый глаз видел драную рогожу, плетеную косичкой сверху вниз, а правый – снизу вверх. В голове у французского горнолыжника от такой белиберды все закачалось, и он закрыл оба глаза. И вспомнил. Его же сбило лавиной! Мама родная, так он где? А где Ната?