Матрёшка. Перезагрузка
Шрифт:
«Не, так-то бабушка нормальная, – справедливости ради подумал Саша. – Выглядит ничего для её возраста». Уже за шестьдесят, на пенсии, но она всё равно работала, бухгалтером в какой-то фирме. И за Сашей успевала присматривать, варить, убирать.
«А что ей ещё делать, на старости-то лет. Ей же замуж не надо, как маме, предательнице». – Саша сам не знал, откуда у него такая детская злость. Почему до сих пор по ночам душила такая обида.
Тогда, три года назад, было ещё сильнее. Чтобы забыться и мелко отомстить, он бросил секцию, перестал готовиться к урокам.
Было тяжело без неё. Так хотелось, чтобы обняла, как раньше, погладила по голове. «Сашка – кудряшка» сказала. Он даже ревел пару раз, как девчонка. Так хотелось, чтобы она пришла, просто взяла и увела к себе. «А что толку звать, – опять завёлся Саша про себя, – Я же мужик. Я гордый!» Вот и догордился.
Он с каким-то злорадным удовлетворением видел, как вздыхала мама, неловко пытаясь завязать с ним разговор. В ответ Саша дёргал плечом, стряхивая её руку, каждый раз резко уходил в комнату.
– Что делать? – всхлипывала мама. – Я ведь так люблю, это же мой сыночек, Сашенька! Почему он так со мной?
– Отступись, – по-деревенски успокаивала бабушка и добавляла тихонько, – Никуда ведь любовь не девается, выправится парень, вот увидишь.
Потом Саша привык, одному было спокойней. Можно с парнями постоять, поболтать. Из армии пришёл Легыч. Стал свои порядки устанавливать, командовал, у слабаков деньги и телефоны «отжимал». Парни молчали – боялись. Сашу он не трогал, почему-то сразу выделил из всех. Пустячок, а приятно.
Ещё от скуки спасали игры. Бабушка пыталась запретить, но куда ей. Не будет же она провода выдирать. Это уже война. Пришлось пообещать нормально учиться. Это несложно.
Саша вышел из подъезда. Заметил, как шевельнулись шторы. У бабушки бумагами весь стол завален, будет работать и посматривать в окно. А он – вот, на виду, у соседнего подъезда постоит с парнями. Типа, «под присмотром». А что уж они там делают, о чём болтают – ей лучше не знать, здоровее будет.
Саша шёл по двору, здороваясь со знакомыми, скользил взглядом по весенне-раздевшимся девчонкам. Обогнала машина, «Крутая тачила, мульта два стоит», – остановился, разглядывая. Из машины вылезла Низова, девчонка из девятого класса. Ленка нравилась Саше. Симпатичная, весёлая. Только потом она стала с Легычем гулять. А тот хвастался своими «победами».
«Низова всегда сверху, – тут же вспомнил Саша. – Вот урод», – усмехнулся. Ленкин папа – крутой, прибьет Легыча, если узнает. А она, как будто специально, каждый вечер стояла с парнями в открытую, хрипло хохотала, курила. Может, так хотела папику отомстить за то, что бросил их.
Саше хмыкнул с пренебрежением: «Ну, бросил – и что?» Он тоже отца последний раз лет в пять видел. Потом тот как-то технично смылся в другой город. И никого дискомфорта от этого Саша не испытывал. «Вот мамкина свадьба – это да, это был удар. А папаша – чужой человек, нафига он сдался?» – рассуждал Саша.
Он, конечно, врал себе. Если хомяк из клетки сбежит – и то жалко. А тут – целый родной человек! Был рядом – и вдруг… и ты становишься ещё более одиноким и уязвимым.
Сам-то разве не из-за того же делал всё маме назло, разве не из-за детской ревности решил затеряться среди парней во дворе? Вытащить из себя всё самое плохое, чтобы не зря страдать. Чтобы не так обидно.
Ленка уже вылезла из машины, вся увешанная яркими пакетами. Помахала Саше, подмигнула: «Приходи! Я сегодня проставляюсь!» Громко сказала, специально, чтобы папа высунулся из машины и злобно глянул на Сашу. Так глянул, что Саша не успел кивнуть в ответ на приглашение, подскочил и ускорил шаг
Антон
Самое стрёмное – это быть «ботаном», даже хуже «суслика», если на то пошло. Если ты заумь, ты раздражаешь. Одно дело, если накачанный, как Зотый, и хорошо учишься, тогда ещё ничего. Но если тяжелее учебника ничего не поднимал, – тогда всё. И хоть сто раз потом станешь миллионером или известным артистом, все будут помнить, как били тебя за гаражами. Просто за то, что они – быдло, а ты пытаешься из этого выбраться и что-то понять о жизни. А им и так хорошо. Или нет?
Я суслик. Живу в норе. Маленькая брежневская «двушка». До того как переехали, было ещё хуже, жили в однокомнатной. Дед с бабкой, мама и я. А сейчас «прогресс»: хотя бы спим отдельно от стариков.
Мне их жалко, всех. Да, они хорошие. Да, работали всю жизнь, чтобы меня «поднять». Только… куда поднять? Мне кажется, я барахтаюсь на каком-то дне! Откуда невозможно выбраться.
А им самое главное – чтобы я не пил, не курил и не кололся. Обнюхивают меня, переглядываются, боятся, что свяжусь с дурной компанией. Да какой же компании нужен суслик? Маленький, не очень умный, дохлый прыщавый грызун. Я падаю на кровать. Почему я такой урод, ну почему.
– Что с тобой, малыш? – Мама подняла голову на соседней кровати. «Малыш», она совсем, что ли. Нет, ничего не понимает, глупая слабая хомячка. Эта её «любовь» с придыханием и заламыванием рук меня достала. Зачем она родила меня? И ещё хочет, чтобы я ей был за это благодарен, все меня достали.
– Антоша, потерпи. Если что-то не ладится, надо думать о хорошем, и всё будет хорошо.
Задрало терпеть и думать. Надо делать хоть что-то! Или я ничего не понимаю.
– Да пошла ты, – всё, что я могу прошептать в подушку,
– Что? Антошка, ты что?
Кажется, услышала.
– Дура. – Назло говорю уже громко.
Она молчит, отворачивается к стенке. Мне противно и плохо, и так жутко, как будто я один на всей Земле и больше нет никого рядом.
Саша
Саша привычно забросил куртку в раздевалку. Шапку дано уже снял, как бабушка ни упрашивала – разве он салага носить шапку в такую жару? Весна же. Привычно шёл по школьному коридору, здороваясь со встречными парнями, как положено, за руку. А девчонки насмотрелись сериалов, чмокаются в щёчку. Некоторых он бы и сам чмокнул! Вот те ничего, из его класса. Жалко расставаться, осталось учиться-то всего ничего. А вот те стоят, помладше, но уже всё при всём, оформленные.