Матриархия
Шрифт:
После дошло, что трогаю не свое бедро, а Олино.
– Извини, я случайно.
– А я уж думала, ты затеял предварительные ласки, - сказала Оля.
Теперь я обшаривал собственные шорты, но блокнота не находил. Куда же я его дел? Может он в сумке, у Рифата?
– Ф-фух, вроде оторвались. Рифат, ты не стреляй так больше, на ходу. Там, во-первых, бензобак открыт.
– Заворачивай сюда. Это у нас что... Кржижановская, значит еще чуток туда, - Рифат махнул ребром ладони, - а потом направо. Мы как раз выедем к дому моей мамы.
– последние слова он совсем уж пробормотал - уж не тронулся ли наш кавказский товарищ?
Я вот не питал иллюзий насчет его дочки и матери. Оля это скорее, исключение.
Вдруг взвыли сирены. Может быть, они работали и раньше, а я их просто не замечал.
ВВВ-У-У-У-У-У-УУУ
Жалобный стон. Сирена в общем-то тоже женщина. Своеобразная, но все-таки.
Помню, когда раньше врубали эту самую сирену, а мы сидели в школе, то сразу в классе повисала тревога. Как будто сейчас по улицам пойдут танки, а в небе появятся истребители, и учителя погонят нас в подвал.
ВВВВВВ-У-У-У-УУУУУУ
И собаки начинали вторить, подвывать.
«Услышав звуки централизованной системы оповещения, необходимо настроить радиоприемник на одну из станций...»
– Вонючая сирена, - пробормотал Рифат.
– Да, теперь сюда двигай. Сейчас мы и узна...
Он замолк на полуслове. Юрец сбавил ход и матюкнулся.
Они везде, везде... и нужно разворачиваться назад. Нужно разворачиваться. Не смотреть, просо уехать прочь и забыть, как сон.
– Мы тут не проедем, - сказал как будто бы я.
– Стой! Куда ты?
– Если не проедем, то я так пойду, - Рифат выбрался из салона, придерживаясь за дверцу. Снял с плеча винтовку, проверил магазин. Его сумка - мешочек на завязках - лежала на торпеде.
Блокнот.
Я и впрямь псих, коли думаю только о своих рисуночках. Но кроме них в сегодняшнем мире у меня ничего не осталось.
– Черт... они же здесь везде. Идти прямо так?
– Прямо так идти. Самое главное, что этих сучек нет.
– Его губы свела судорогой улыбка.
Идти по трупам. Сначала нужно заставить себя, откинуть мысли, что это неправильно. А потом - шагать.
Проехать сквозь скопище трупов мы наверно и могли бы. Хотя возможно колеса «Шансика» и увязли бы в сплетении искусанных рук, ног и голов. Некоторые тела раскрыты бордовыми бутонами, лоснится свежая и чуть подсохшая кровь. Тут и там лица, искаженные кривой агонией, тут и там лица со следами зубов - обкусанные лица.
Мертвецы везде.
Солнце знай, припекает, заставляя трупы источать сладко-приторные миазмы, и от воздуха горечь во рту.
Обычный денек. Даже сейчас трудно представить, что безумие будет длиться вечно и что к нему нужно привыкнуть.
Да, спустя несколько месяцев, мы привыкнем к тому, что невозможно вообразить, ведь человеческий
И прежний мир исчезнет.
– Ее там нет, - сказал Юрец.
– Бессмыслица какая-то. И мне не нравится, когда мы долго стоим на одном месте.
– Он передернул плечами.
– Вы как хотите, а я должен найти свою дочку.
Рифат обошел заграждение из мертвецов сбоку, прижимаясь к поржавевшему гаражу. Я заметил амбарный замок - серый, с хромированной дужкой.
Мы вышли из машины. Сирена не стихала и все плакала, подвывая.
Оля взглянула на меня, и в углах губ появились трогательные складочки.
– Идиотизм, - пробормотал Юрец.
– Мы что, правда пойдем ТУДА?
Рифат наступил на синюшную ладонь, прямо вдавил пальцы в асфальт. Еще одна иголочка реализма кольнула грудь. Выбеленные, скрюченные пальцы, а кисть напоминает сплющенную каракатицу.
Послышался свист. Он нарастал, нарастал - с похожим ревом взлетают реактивные самолеты, следом задрожала земля, ощутимо так затряслась.
Многоэтажка чуть вспухла. А после очень-очень долго разлеталась. Я видел, как рассоединяются светлые кирпичики, видел оранжевое пламя между щелей, бетонную крошку - как мелкая бежевая пудра. Она сразу исчезла, растворилась в ярком, как расплавленная сталь, зареве.
Горячий воздух лижет кожу на руках и ногах. Земля уплывает куда-то, и я лечу, а сам вижу скелет многоэтажки, подсвеченный изнутри. Перед глазами мелькают шероховатые кадры старой съемки: ширится и растет газовый «гриб», на ядерном полигоне.
Затылок печет кипяток. Сначала больно, а потом кожа привыкает, как к горячей ванне. Удар в спину, или это я наткнулся на что-то твердое - гараж, или может, наша тачка.
Мелькнуло взорвавшееся здание, но уже в карандашном варианте, и передо мной возникло лицо той женщины, «Дурунен».
А после мир захлестнула чащоба грифельных завитков.
Глава 8 ИСААК
Айзек не любил просыпаться. Утром организм будто собран из чужих, просроченных органов, и работают они в полной рассогласованности. Отсюда и боль в мышцах и ломота в костях, отсюда мутное сознание, сушняк и тремор.
В стену кто-то стучит, ритмично. Стало быть, Толик или может Фаза, долбит с утра пораньше одну из шлюшек.
Айзек искренне завидовал совам. Сам он даже после дичайших вечеринок-оргий просыпался самое позднее в девять, без шансов снова отключиться. Это если не использовать вспомогательные средства.
Ну да чего уж тут. Только перестали бы они уже трахаться! А то и так в голове стучит кровь... А может, это только в голове?
Будто услышав мысли Айзека, стуки и оханья за стенкой прекратились. Он ухмыльнулся и откинул с себя диванное покрывало, с ковром окурков, надорванных квадратиков фольги и салфеток. Пятна, пятна. Вазелином воняет.