Матрица смерти
Шрифт:
– А вы как думаете?
Я улыбнулся:
– Спасибо за то, что согласились приехать. Я не смог бы пережить здесь еще одну ночь.
– А пока я здесь, ничего не случится?
– Не знаю. Но думаю, нам нужно постараться уснуть.
Я чувствовал страшную усталость. Если бы я был один, то не уснул бы, но сознание того, что Генриетта в соседней комнате, придавало мне силы. Как только она пошла спать, я выключил свет и тотчас уснул.
Проснулся я от слабого света, падавшего мне на глаза. Я хотел прикрыть глаза рукой.
– Эндрю, – это был голос Генриетты, тихий, но настойчивый.
Я увидел ее, стоящую в проеме двери, ведущей в ванную. Одета она была в халат, доходивший до щиколоток. Волосы растрепаны.
Я приподнялся и свесил ноги на пол. Генриетта вошла в гостиную. Она казалась испуганной.
– Что такое? – спросил я.
– Начинается, Эндрю. Я слышу что-то наверху. Это началось две минуты назад.
Сначала я не услышал ничего, все та же тишина. Затем и до моего слуха донеслось это. Похлопывание и поскрипывание, похлопывание и поскрипывание. Потом глухие звуки, похожие на шаги.
Генриетта опустилась возле меня на кушетку. Мы сидели рядом, прислушиваясь. С чердака звуки постепенно перемещались к двери. Слышно было, как дверь открылась, затем нечто осторожно пошло по ступеням.
– Может это войти? – спросила Генриетта.
– Не знаю, – сказал я.
Так близко звуки еще не приближались. Мы слышали, как они одолели лестничный пролет, затем прошлепали по площадке и остановились напротив дверей моей квартиры.
Наступила продолжительная тишина, затем кто-то стал толкаться в дверь. Создавалось впечатление что в дверь ломится безглазое, слепое существо, которое находит путь по запаху. Генриетта прижалась ко мне. Я ничего больше не мог сделать для того, чтобы защитить нас. Если круги, которые я нарисовал, нас не спасут – мы беззащитны перед непрошеным гостем, кем бы он ни оказался.
Затем произошло нечто еще более ужасное. С другой стороны двери послышался голос:
– Эндрю, открой дверь. Пожалуйста, Эндрю, открой дверь.
Во мне все похолодело. Голос Катрионы. И не подобие – это был ее настоящий голос.
– Пожалуйста, Эндрю. Здесь холодно. Впусти меня.
– Что это? – спросила Генриетта. – Кто это?
– Катриона, – сказал я.
Я встал. Генриетта схватила меня за руку, стараясь усадить опять на кушетку.
– Бога ради, Эндрю, не дайте ей войти. Это не она. Ее нет здесь. Катриона мертва.
Я отдернул руку:
– Я знаю, что она мертва. Поэтому я хочу от нее избавиться.
Я нашел одну из двух книжек, которые использовал для самозащиты, и быстро пролистал ее. Она содержала заклинание против злых сил и датировалось десятым веком. Я нашел нужные мне строки и, стоя возле двери, медленно прочитал их.
Умоляющий голос моментально изменился. Послышался громкий визг, сменившийся рыданием, а потом низкий голос приказным тоном скомандовал мне открыть дверь. Я продолжал читать, хотя голос мой дрожал и я был вне себя от страха.
Когда я закончил читать, угрожающий голос начал стихать, но не утратил злобности. Я опять сел на кушетку рядом с Генриеттой. В дверь скреблись и грызли ее.
– Впусти меня, Эндрю, – прозвучал опять голос Катрионы. Я не ответил. Потеряв терпение, она с воем кинулась
Так продолжалось до рассвета. Я читал заклинания снова и снова, пока не выучил их наизусть. Мы с Генриеттой, скорчившись, сидели в холодной комнате, а моя мертвая жена выла и скреблась под дверью. До той ночи я боялся смерти, представляя ее себе как темноту и забвение. Теперь я больше не боюсь забвения. Напротив, каждую ночь я молюсь, чтобы оно на меня снизошло.
Глава 26
Вместе с рассветом пришло спокойствие. Мы, как любовники, прижимались друг к другу. Правда, соединял нас страх, а не страсть. Тишина вместе с наступившим рассветом все больше вступала в свои права, и мы не заметили, как заснули.
Мне снилось, будто ночь продолжается, а я снова в темном соборе. Конгрегация в белых мантиях закончилась, а я остался в огромном здании один. Один – и все же не один. Справа я различал ряд могил, напоминавших изображения на той гравюре. Рядом с ними – открытая дверь. За ней – темные ступени, ведущие в склеп. А по ступеням этим, сколько я мог слышать, что-то медленно двигалось.
Было уже поздно, когда я проснулся. Генриетта встала незадолго до меня и хлопотала в кухне, готовя завтрак. Кроме тостов, кофе да нескольких яиц, которые Генриетта купила вчера по дороге, больше ничего не было.
– Так это был не сон? – спросила она.
Я покачал головой.
– Мне очень жаль вас, – сказала она. – Рядом с ней целую ночь. Это, должно быть, было...
– Я просто стараюсь убедить себя в том, что на самом деле это не Катриона. Но это не помогает. Голос – ее. Если бы я открыл дверь... Что бы, интересно, я увидел? – Я помолчал. В руках и ногах я ощущал тяжесть, голова болела. – Мне хочется, чтобы она, наконец, обрела покой. Чтобы она ушла из-под его и чьего бы то ни было влияния.
– А разве вам не хочется вернуть ее? Если бы и в самом деле можно было это сделать... Не ту, что мы слышали вчера, но настоящую Катриону?
– А вам бы не хотелось вернуть Яна?
Ответила она не сразу. Глаза ее уставились куда-то поверх моего плеча. Она, вероятно, представила его воскрешение. Вернуть его означало стереть смерть, как незначительное пятно.
– Да, – сказала она наконец. – Думаю, я ни перед чем бы не остановилась. Каждую ночь я просыпаюсь в тоске...
Я посмотрел на нее понимающе. В глазах ее стояли слезы. Какое право имел я лишать ее хотя бы слабой надежды, которую она, быть может, лелеяла в душе?
– Даже если бы это был не тот Ян, кого вы знали?
– Вы же сами сказали, что Катриона была не двойником, что она была настоящая. Голос, музыка, которую она играла, духи – все настоящее.
– Существует не одна реальность, Генриетта.
– Видимо, это Милн научил вас этому.
– А если даже и он – что ж, сразу все отрицать?
Она покачала головой:
– Конечно, нет. Просто это звучит слишком банально. Быть может, это и правда, но только не для меня. Я знаю только одну реальность. Если бы Ян был сейчас рядом... Если бы я могла видеть и слышать его, прикасаться к нему, он стал бы частью этой реальности, моей реальности.