Матросская тишина (Моя большая земля)
Шрифт:
Давид. Так оно и вышло…
Вольф (покачал головой). Нет, милый, совсем не так. Оказалось, что Стена Плача – это просто грязная старая стена. И что приехал я не на родину, а в чужую страну, где можно только плакать и умирать. И что люди там – чужие мне люди! Что мне Сион и что Сиону переплетчик Вольф из русского города Тульчина?! Ты понимаешь меня?
Давид. Не очень.
Вольф (улыбнулся). Ну и хорошо. Тебе и не нужно этого понимать! (Вздохнул.) Да-а, а небо там действительно очень синее.
Бьют часы.
Давид. Половина десятого.
Вольф. Ладно, я пойду. Скажешь папе, что я у Гуревичей.
Давид. Да.
Вольф. Будь умником, Давид.
Давид. Да.
Вольф встал, пошел к двери, обернулся. Говорит медленно, с растерянной и странной улыбкой.
Вольф. Самое нелепое… Вот – я вернулся домой… Прошло каких-нибудь полтора часа, и мне уже начинает казаться, что, может быть, я снова ошибся, а? Может быть, я был совсем не в том Иерусалиме и видел не ту Стену Плача?! (Махнул рукой.) Ну да, впрочем, этого ты уж и вовсе не поймешь! Спокойной ночи, Давид! (Уходит.)
Тишина. Давид отломил ломоть хлеба, густо посыпал солью. Уселся на стол, жует. В окне появляются две головы – темная и светлая, две смеющиеся рожицы. Это – Танька и Хана.
Танька. Маугли, братец! Доброй охоты! Мы одной крови: ты и я!
Хана. Додька!
Танька. Месяц скрылся за тучи… Доброй охоты, братец! Мы одной крови: ты и я!
Давид (грубо). Чего надо?
Танька. Играть выйдешь?
Давид. Нет.
Танька. Почему?
Давид. Потому что… Одним словом, это мое дело – почему!
Танька. Что ешь?
Давид. Хлеб.
Танька. С чем? С вареньем?
Давид. Нет. Просто хлеб с солью.
Танька. Тю! А у нас сегодня мать пироги с капустой пекла. Я вот такущих четыре куска съела!
Давид. Я не люблю пирогов с капустой.
Танька (иронически). Черный хлеб вкуснее?
Давид. Да.
Танька. Нарочно говоришь? Ты пойдешь с нами в Маугли играть?
Давид. Нет, не пойду.
Танька. А в Буденного?
Давид. И в Буденного не пойду!
Танька (наконец
Давид. Вот и валяй. Зови Вовку Павлова.
Танька. И позову!
Давид. Зови, зови.
Танька (чуть не плача). И позову! (Исчезает.)
Давид. Танька!
Хана. Она убежала уже.
Давид (после паузы). Ну и пусть!
Xана. А я к тебе прощаться пришла. Мы ведь завтра рано уедем – ты еще спать будешь.
Давид. Вы – почтовым, восемьдесят третьим?
Хана. Да.
Давид. Плохой поезд! Что ж, до свиданья, Хана.
Хана (протянула нараспев). До сви-данья! Ты так говоришь, как будто мы через неделю опять встретимся. А мы, может, и не встретимся никогда больше.
Давид. Встретимся. Я тоже в Москву приеду – учиться. В консерваторию. Кончу школу и приеду.
Хана. Правда?! (Задумчиво улыбнулась.) Ты приедешь, а я тебя встречу… Ты мне письмо пришли, ладно? И я тебя встречу. Запиши мой адрес.
Давид. Говори, я запомню.
Хана (торжественно). Москва, Матросская тишина, дом десять, квартира пять. Гуревичу, для Ханы. Повтори.
Давид. Москва, Матросская тишина… Погоди, а что такое – Матросская тишина?
Xана. Не знаю. Улица, наверное.
Давид (повторил, с интересом прислушиваясь к звучанию слов). Матросская тишина! Здорово! Ведь вот – не назовут у нас так… Только это, конечно, не улица. Это гавань, понимаешь? Кладбище кораблей. Там стоят всякие шхуны, парусники.
Xана. В Москве же нет моря.
Давид. Ну – река. Это все равно, чудачка. И там, понимаешь, стоят всякие шхуны, парусники, а на берегу, в маленьких домиках, живут старые моряки. Такие моряки, которые уже не плавают, а только вспоминают…
Слышен голос Старухи Гуревич: «Хана-а-а!»
Хана. Мне пора. Мама зовет… Давид, ты скоро приедешь?
Давид. Не знаю.
Хана. Слушай, ты подари мне на память чего-нибудь, ладно?
Давид. У меня нет ничего! (Подумав.) Вот, возьми, что ли. (Протягивает Xане в окно листок бумаги.)
Хана смотрит, хмурится, затем решительным жестом возвращает листок обратно.
Xана. Не надо мне!
Давид. Ты что?
Xана (взволнованно). Танька не уезжает, а ты ей целых три открытки подарил! А я уезжаю, так ты мне какую-то картинку вырезанную даешь!