«Матросская тишина»
Шрифт:
Однако уходить цирики явно не собирались. О чем-то быстро договорились. Один остался в камере и, судя по запаху, закурил. Второй ненадолго отлучился. Вскоре послышались шаги.
– Нашел капрон?
– Куда он денется! Щас такую «ласточку» забацаем, до могилы, падла, не разогнется!!!
После непродолжительной возни сильные грабки одного из прапорщиков схватили Артема за руки, вытянули их вперед и, обмотав запястья веревкой, рывком завели назад, за плечи. Другой мент, до предела натянув веревку и задрав вверх согнувшиеся в коленях ноги Грека накинул на щиколотки затяжную
Сильный удар ногой по ребрам перевернул хрипящего, изогнувшегося дугой и слабо дергающегося Артема с живота на бок. Глумливый бас пророкотал:
– Посмотрим, как ты теперь запоешь, Ихтиандр х…в! – раздался характерный звук, и на лицо Грека упал тошнотворный, едко воняющий табаком и сивухой липкий плевок.
Дверь камеры с грохотом захлопнулась, и Артем вновь остался один на бетонном полу. Один на один со своей болью…
Все повторилось в точности. Сначала боль во всем теле усилилась до предела, потом пропала чувствительность, а в конце концов отключилось сознание.
…Лицо Грека резко облизало волной чего-то холодного, и он медленно, с невероятными усилиями, открыл глаза. И первое, что увидел сквозь застившую лицо водную пленку, – черные, до блеска начищенные ботинки, стоящие в шаге от его лица. Он по-прежнему лежал на боку. Вокруг его головы образовалась целая лужа, по щекам и лбу медленно катились капли. Значит, менты окатили его из ведра. Артем чисто машинально попробовал пошевелить непослушными, утратившими чувствительность руками и сразу понял – веревки больше не было. Однако тело, отвыкшее от нормального тока крови, подчинялось нехотя. Жизнь возвращалась в одеревеневшие конечности с неспешностью старой черепахи. Сил подняться на ноги не было. Да и не очень хотелось это делать.
– Доброе утро, сволочь! – произнес знакомый голос жилистого, ушастого, похожего на гоблина коротышки. – Как самочувствие? Жалобы, просьбы есть?!
– Есть… вопрос, – сглотнув застрявший в горле комок, прошептал Грек.
– Валяй.
– Сколько… тебе… до пенсии?
– По выслуге лет – всего восемь, – чуть помешкав, ответил цирик. Но, поскрипев единственной прямой извилиной и заподозрив в вопросе задержанного явный подвох, тут же с угрозой процедил: – И что?!
– Ничего. Просто ты до нее не доживешь, – ответил Артем. – Сдохнешь, – и, получив удар ногой в грудь, зашелся изматывающим кашлем. Вместе с капельками слюны с его губ слетели сгустки запекшейся крови.
– Надо же, у нас здесь, оказывается, юморист появился. Ефим Жоприн, бля. – Второй, донесшийся со стороны спины голос тоже был Греку знаком и, вне всякого сомнения, принадлежал скуластому амбалу. – Чего вдруг замолчал? Ну давай, бухти дальше. Про то, как космические корабли бороздят Большой театр! Гы-гы! Или ты язык с испугу проглотил, Владимир Виножмур? – Прапорщик перешагнул через Артема и, помахивая резиновой дубинкой, встал рядом с коротышкой.
– Я-то не проглотил, – ответил, отдышавшись, Артем. – С моим языком все в порядке. А вот твоим змеиным жалом в самый раз задницу у Птицына вылизывать. Или передницу…
– Хлебало захлопни, червь навозный! – На роже бугая
– Короче, готовься к путешествию в петушатник, жаба болотная, – поддержал гоблин. – Через час за тобой толчок на колесах подадут. Кстати, ты еще не в курсе, как наши московские «тины» ваше рахитное питерское быдло называют? Бомжи!!! Ха-ха-ха!
– Что верно – то верно! – одобрительно хрюкнув под нос, согласился здоровяк. – Как ни глянешь на площади у трех вокзалов – шмотки вечно какие-то пидорные, на ногах – измазанные в глине говнодавы с протектором, рожи бледные, голодные, ноги кривые, вечно сопли из носа текут. Сразу понятно – только что со «Стрелы» вылез, доходяга.
– Зато ты, как я вижу, на табло чересчур черномазый, – окинув цирика усталым взглядом, тихо сказал Артем. – Не иначе как через девять месяцев после Фестиваля молодежи и студентов народился? От людоеда из Зимбабве…
– Че-го-о-о?! – мгновенно потеряв самоконтроль, зарычал прапорщик и замахнулся дубинкой. Было от чего прийти в бешенство. Отца своего – якобы грузинского князя, погибшего еще до рождения сына на Кавказе из-за кровной мести, – он в жизни ни разу не видел. А дата появления на свет действительно точь-в точь, до недели, соответствовала той, которую назвал Грек. Страшная, молнией вспыхнувшая в голове цирика догадка о своем истинном происхождении холодной волной мурашек прокатилась от затылка до пяток. Кипящая злоба искала выхода и нашла: рассекая воздух, над лежащим на полу камеры Артемом взмыл «демократизатор»…
– Отставить!!! – вдруг донеслось со стороны коридора. Рука надувшего щеки амбала замерла на полпути к цели. Он обернулся. В дверном проеме стояли сам начальник ИВС – дородный седовласый подполковник Нечепуренко с огромным животом и выглядывающий из-за его спины, одетый в тот же, что и вчера, мятый костюм с галстуком-лопатой, следователь Птицын. – Это еще что за самоуправство, Чочиев?!
– Он, сука такая, в меня плюнул, тов… Юрий Семеныч!!! – мигом опустив дубинку и вытянувшись во фрунт, сию секунду нашелся с ответом прапорщик. И даже, наглядно демонстрируя факт оскорбления действием, брезгливо потер рукавом форменную штанину, якобы в том самом месте, куда попал плевок задержанного.
– Ничего, отстираешь, – понимающе оглядев стоящее у стены ведро, растекшуюся по полу лужу и валяющиеся в камере обрывки капроновой веревки, глухо бросил хозяин изолятора. – Поднимите его, живо! – приказал, сдвинув брови. – Уроды, мать вашу ети.
Цирики поспешно схватили Артема и не без труда привели в вертикальное положение. Подполковник и следователь подошли и остановились на расстоянии шага.
– Вот ты, значит, какой, северный олень, – пристально, медленно, с головы до ног оглядев особого «гостя», промычал Нечепуренко. – Орел!.. Ничего мне сказать не хочешь?