Маугли. Худ.: Никольский, Келейников (Диафильм)
Шрифт:
– Он спит целый месяц, после того как наестся. Может быть, спит и теперь, а если не спит, то, может, и не захочет принять от нас коз в подарок.
Багира плохо знала Каа и потому относилась к нему подозрительно.
– Тогда мы с тобой вместе могли бы уговорить его, старая охотница.
Тут Балу потерся о Багиру выцветшим бурым плечом, и они вдвоем отправились на поиски горного удава Каа.
Удав лежал, растянувшись во всю длину на выступе скалы, нагретом солнцем, любуясь своей красивой новой кожей: последние десять дней он
– Он еще ничего не ел, – сказал Балу со вздохом облегчения, как только увидел красивый пестрый узор на его спине, коричневый с желтым. – Осторожно, Багира! Он плохо видит, после того как переменит кожу, и бросается сразу.
У Каа не было ядовитых зубов – он даже презирал ядовитых змей за их трусость, – вся его сила заключалась в хватке, и если он обвивал кого-нибудь своими огромными кольцами, то это был конец.
– Доброй охоты! – крикнул Балу, садясь на задние лапы. Как все змеи его породы, Каа был глуховат и не сразу расслышал окрик. Он свернулся кольцом и нагнул голову, на всякий случай приготовившись броситься.
– Доброй охоты всем нам! – ответил он. – Ого, Балу! Что ты здесь делаешь? Доброй охоты, Багира. Одному из нас не мешало бы пообедать. Нет ли поблизости вспугнутой дичи? Лани или хотя бы козленка? У меня внутри пусто, как в пересохшем колодце.
– Мы сейчас охотимся, – небрежно сказал Балу, зная, что Каа нельзя торопить: он слишком грузен.
– А можно мне пойти с вами? – спросил Каа. – Одним ударом больше или меньше, для вас это ничего не значит, Багира и Балу, а я… мне приходится целыми днями стеречь на лесных тропинках или полночи лазить по деревьям, ожидая, не попадется ли молодая обезьяна. Пс-с-шоу! Лес нынче уже не тот, что был в моей молодости. Одно гнилье да сухие сучья!
– Может быть, это оттого, что ты стал слишком тяжел? – сказал Балу.
– Да, я довольно-таки велик… довольно велик, – ответил Каа не без гордости. – Но все-таки молодые деревья никуда не годятся. Прошлый раз на охоте я чуть-чуть не упал – чуть-чуть не упал! – нашумел, соскользнув с дерева, оттого что плохо зацепился хвостом. Этот шум разбудил Бандар-Логов, и они бранили меня самыми скверными словами.
– Безногий желтый земляной червяк! – шепнула Багира себе в усы, словно припоминая.
– Ссссс! Разве они так меня называют? – спросил Каа.
– Что-то в этом роде они кричали нам в прошлый раз. Но мы ведь никогда не обращаем на них внимания. Чего только они не говорят! Будто бы у тебя выпали все зубы и будто бы ты никогда не нападаешь на дичь крупнее козленка, потому будто бы (такие бесстыдные врали эти обезьяны!), что боишься козлиных рогов, – вкрадчиво продолжала Багира.
Змея, особенно хитрый старый удав вроде Каа, никогда не покажет, что она сердится, но Балу и Багира заметили, как вздуваются и перекатываются крупные мускулы под челюстью Каа.
– Бандар-Логи переменили место охоты, – сказал он спокойно. – Я грелся сегодня на солнце и слышал, как они вопили в вершинах деревьев.
– Мы… мы гонимся сейчас за Бандар-Логами, – сказал Балу и поперхнулся, потому что впервые на его памяти обитателю джунглей приходилось признаваться в том, что ему есть дело до обезьян.
– И, конечно, не какой-нибудь пустяк ведет двух таких охотников – вожаков у себя в джунглях – по следам Бандар-Логов, – учтиво ответил Каа, хотя его распирало от любопытства.
– Право, – начал Балу, – я всего-навсего старый и подчас неразумный учитель Закона у Сионийских Волчат, а Багира…
– …есть Багира, – сказала черная пантера и закрыла пасть, лязгнув зубами: она не признавала смирения. – Вот в чем беда, Каа: эти воры орехов и истребители пальмовых листьев украли у нас человечьего детеныша, о котором ты, может быть, слыхал.
– Я слышал что-то от Сахи (иглы придают ему нахальство) про детеныша, которого приняли в Волчью Стаю, но не поверил. Сахи слушает одним ухом, а потом перевирает все, что слышал.
– Нет, это правда. Такого детеныша еще не бывало на свете, – сказал Балу. – Самый лучший, самый умный и самый смелый человечий детеныш, мой ученик, который прославит имя Балу на все джунгли, от края и до края. А кроме того, я… мы… любим его, Каа.
– Тс! Тс! – отвечал Каа, ворочая головой направо и налево. – Я тоже знавал, что такое любовь. Я мог бы рассказать вам не одну историю…
– Это лучше потом, как-нибудь в ясную ночь, когда мы все будем сыты и сможем оценить рассказ по достоинству, – живо ответила Багира. – Наш детеныш теперь в руках у Бандар-Логов, а мы знаем, что из всего Народа Джунглей они боятся одного Каа.
– Они боятся одного меня! И недаром, – сказал Каа. – Болтуньи, глупые и хвастливые, хвастливые, глупые болтуньи – вот каковы эти обезьяны! Однако вашему детенышу нечего ждать от них добра. Они рвут орехи, а когда надоест, бросают их вниз. Целый день они носятся с веткой, будто обойтись без нее не могут, а потом ломают ее пополам. Вашему детенышу не позавидуешь. Кроме того, они называли меня… желтой рыбой, кажется?
– Червяком, червяком. Земляным червяком, – сказала Багира, – и еще разными кличками. Мне стыдно даже повторять.
– Надо их проучить, чтобы не забывались, когда говорят о своем господине! Ааа-ссп! Чтобы помнили получше! Так куда же они побежали с детенышем?
– Одни только джунгли знают. На запад, я думаю, – сказал Балу. – А ведь мы полагали, что тебе это известно, Каа.
– Мне? Откуда же? Я хватаю их, когда они попадаются мне на дороге, но не охочусь ни за обезьянами, ни за лягушками, ни за зеленой тиной в пруду. Хссс!
– Вверх, вверх! Вверх, вверх! Хилло! Илло! Илло, посмотри вверх, Балу из Сионийской Стаи!