Мавритания
Шрифт:
Вместе с остальными я села в тени палатки на положенную на землю циновку. Прислонившись к кожаной подушке, попивая чай, я стала с интересом присматриваться. На земле кроме циновки и кожаной подушки, которую предложили мне, чтобы я устроилась поудобнее, лежала еще большая овчина, ею в холодные ночи укрывается вся семья. В углах стояла всевозможная утварь — большая с квадратным дном торба, скорее, мешок для одежды, кухонной посуды, одеяла и др. Рядом меньшие по размеру и менее красочные кожаные мешки для мужского имущества. Еще было женское седло, которое выполняло роль полки. На нем лежали бурдюки с маслом, кислым молоком и финиками, кожаный мешок с просяной мукой и другие запасы, такие, как полоски вяленого мяса, кусочки сухого молока, какие-то семена, листья, порошки — все приправы для кухни. В палатку через открытые стены входили козлята. Это от них прячут запасы пищи на возвышении. В углу стояла деревянная миска для дойки верблюдиц, деревянная посудина с ручкой для дойки коз, большой деревянный ушат для водопоя животных и деревянная воронка для наливания молока в кожаные бурдюки. Весь этот набор дополнял жестяной чайник для воды и тщательно накрытый набор для заварки и подачи
Если кого-то хотят особо вкусно попотчевать, то забивают козу и из целого животного готовят блюдо под названием мешуи*.Эго большая роскошь. Самые лучшие куски предназначаются гостям и хозяину, зато голова обычно отдается харатинам. Робкая служанка-метиска взяла козью голову в свою палатку и вечером также приготовила угощение для своей семьи: кус-кусс мясным соусом.
Тем временем мы приступили к пиршеству. На круглом латунном подносе с поднятыми краями, выложенном «хлебом», или блинчиками из ячменной муки, в густом пряном соусе плавали куски козьих потрохов, приготовленных в кипящем масле, и куски мяса с костями, зажаренного на огне. Я ждала, пока другие начнут есть, чтобы не совершить какой-нибудь оплошности. Надо было правой рукой (без помощи левой) оторвать кусочек блина и уже им набирать соус. Правда, пока я донесла до рта импровизированную ложку из блинчика, половина соуса вытекла. Тем не менее мне удалось оценить превосходный вкус. Мясо было очень жестким, но аппетитно пахло дымом и ароматными приправами. В конце пиршества хозяин подал финики. Он сам извлекал из них косточки и «фаршировал» шариками масла из козьего молока. Традиционный порядок, который предписывает начинать прием финиками, на сей раз был изменен. Видимо, Бальде сообщил хозяевам о европейском обычае подавать сладкое на десерт. Конечно, женщины не принимали участия в приеме, и, только когда мы отодвинули еще довольно полный поднос, они унесли его и за палаткой устроили себе и детям пир.
Мешуи,которым нас потчевали в лагере регейбат, было подобием «банкета», на который мы были приглашены в Атаре. Там нашим хозяином был Сиди Али, один из самых богатых людей в ксаре.Хозяин принял нас в национальном костюме: в белых туфлях с поднятыми кверху носками, в широких шелковых вышитых черных штанах, просторной белой одежде и голубом тюрбане. Так же прекрасно, хотя и скромнее, чем отец, были одеты три его сына, самые старшие из десяти, которые допускались к «столу». Мы оставили сандалии у порога и вошли в просторную комнату, двери и окна которой выходили во внутренний двор. Пол был устлан матрацами и ковриками, у стен лежали кожаные подушки с красочным орнаментом. Мебели не было. Во всем чувствовалось богатство и изысканность. Когда мы уже уселись в кружок на матрацы, один из сыновей внес миску, чайник и полотенце. Он подходил по очереди ко всем присутствовавшим и поливал на руки над миской. После того как все вымыли руки, внесли нейлоновую скатерть в цветах и расстелили на полу, затем на нее поставили поднос с едой. В густом ароматном соусе плавали куски верблюжьего мяса. Вторым блюдом был кус-кусв жирном томатном соусе. С мясом я еще кое-как справлялась. Я просто брала куски и обгладывала кости. Но как есть рукой рассыпчатые, со стекающим жиром «клецки»? Сопровождавший нас Сиди Моктар показал, как следует это делать. Он набирал пальцами горсточку «клецок» и ловко подбрасывал ее на ладони, образуя небольшие шарики, которые отправлял себе в рот. Я пыталась делать то же самое, но безуспешно. Шарики никак не желали удерживаться, разваливались и превращались в кашицу. Все общество внимательно наблюдало за моими беспомощными усилиями, давало мне советы, но я продолжала оставаться непонятливой ученицей. Чтобы разрядить неловкую атмосферу, я начала смеяться над своей неуклюжестью и отсутствием сноровки. Все весело стали поддакивать. В конце концов не выдержавший Сиди Моктар еще раз выступил в роли покровителя и сам взялся за скатывание шариков, которые потом вкладывал мне в рот. Я была ему искренне благодарна, потому что кус-кусоказался великолепным блюдом. Манера есть руками и вкладывать гостю в рот вкусные куски уже давно перестала вызывать у меня удивление. Ведь я жила в иной цивилизации, и к ней следовало приспосабливаться. Изящество, с которым мавры едят руками, как, впрочем, и все их поведение, совершенно отличается от нашего, но не кажется чем-то неэстетичным. Если же говорить о гигиенической стороне дела, то здесь не остается ничего другого, как положиться на судьбу. Я пила воду из сахарских колодцев, пользуясь никогда не мытыми ковшами, задерживая зубами куски какого-то мусора, пила зрик,который делали в никогда не мытых бурдюках, и старательно размешанный также никогда не мытой рукой гостеприимной мавританки, ела из общей миски, покупала на базаре лепешки из фиников, густо усиженные мухами, — и вернулась такой же здоровой, какой уехала. Следует доверять солнцу пустыни и сухому климату, которые, как говорят, убивают все микробы.
Пиршество у Сиди Али приближалось к концу. Гости стряхнули с рук остатки пищи над подносом, еще раз обмыли ладони (роскошь! воду надо покупать по высоким ценам у водовозов), после чего разлеглись на матрацах и начали чистить зубы маленькими палочками, специально для этого купленными на базаре. Сиди Моктар лежал на спине, высоко упершись ногами о стену, — видимо, он считал, что это полезно для пищеварения. Беседовали вяло. В это время слуга внес небольшую печку с раскаленными углями и банку с вязкой как смола массой. Хозяин слепил из нее шарик и бросил в огонь — все помещение наполнилось голубоватым дымом и приятным ароматом. В конце приема еще раз подали чай и трубки.
Я была единственной женщиной в обществе. Только в связи с моим присутствием хозяйка дома появилась на минуту и, заглянув в нашу комнату через открытое окно, произнесла несколько традиционных доброжелательных слов в мой адрес. Как все жены обеспеченных мужей, она была очень толстой, с фальшивой, неприятной и кислой улыбкой на лице, которую я постоянно встречала у знатных женщин. Очевидно, такое выражение лица считается хорошим тоном. Молодые сыновья хозяина не сказали за все время ни одного слова, им не полагалось принимать участие в разговоре старших.
Вернемся, однако, в палатки лагеря. Прием здесь был более скромным, но проходил в приятной обстановке и затянулся до вечера. Становилось темно, издалека доносился трубный хрип верблюда. Это стада возвращались с пастбища. Козлята бросились к маткам, с которыми их разлучили на целый день. Но их успели отогнать, и мужчины приступили к дойке. Они подходили к каждой козе, приседали на корточки и выдаивали молоко в деревянные подойники. Все это проделывалось бесшумно, почти в полной темноте, и я не могла понять, как они в таком мраке способны опознать свою козу, да еще ту, которая не выдоена. Потом молоко взяли женщины и через воронку слили в бурдюки, где ему предстояло киснуть.
Около полуночи, когда мы давно уже лежали в постелях, начали доить верблюдов. Я наблюдала за этим из-под приподнятой стенки палатки. При свете луны к верблюдице подошли два человека, сняли с ее вымени этакий верблюжий «бюстгальтер», который надевается, чтобы на пастбище верблюжата не сосали молоко матери, и начинали одновременно доить ее с обеих сторон. Верблюдов доят в самое позднее время, чтобы взять молока как можно больше. Остаток выпивает верблюжонок. Хозяин, увидев, что я не сплю, пришел в палатку и угостил меня полной миской еще теплого молока. Оно было вкусным, сладким, очень напоминало коровье. Мавры считают его лакомством, лекарством от всех болезней, особенно от простуды и болезней легких, которым здесь подвержены многие. Это объясняется огромной разницей дневных и ночных температур. У мавров нет никакой теплой одежды: в одном и том же платье они переносят дневной зной и ледяные сахарские ночи. В некоторых палатках нет даже овчин, и люди по ночам дрожат от холода. В результате — постоянная простуда, из палаток часто слышится кашель.
День как кончается, так и начинается с доения животных, после чего пастухи уходят с ними на водопой. Колодец находился в нескольких километрах от лагеря. Мы поехали туда на машине, взяв с собой все бурдюки, какими располагала стоянка, чтобы немного помочь хозяевам и хотя бы на какое-то время обеспечить их водой. Приехали мы задолго до прихода животных. Трудно было найти место, где находился колодец. Едва различимое, небольшое колодезное отверстие прямо на уровне земли было скрыто скудными кустиками. Мавры доставали воду кожаным ведром на длинном канате; конечно, это делал харатин. Он выливал воду в жестяную лохань — свидетельство вторгающейся в пустыню цивилизации. Следует, однако, учесть, что лагерь находился недалеко от Атара, большого торгового центра, а наши хозяева были людьми богатыми, связанными семейными узами с ксаром.Верблюды, козы и ослы, которые как раз подошли, пили долго и жадно. Мы тоже наполнили все привезенные с собой бурдюки и собственные канистры. Вскоре у колодца появилось несколько «соседей» со своими животными, которые расположились по другую сторону колодца. Мы им также предложили доставить воду. Это позволило нам побывать в другом лагере, в десяти километрах от колодца.
Невдалеке от колодца, отделенная от него золотой дюной, находилась небольшая пальмовая роща. Более десятка финиковых пальм и грядка проса в их тени вырисовывались зеленым пятном на однообразном фоне пустыни. Рядом с рощей жил ее арендатор. Она принадлежала богатому жителю Атара, а здесь жила семья бедных харатинов, которые за поливку и уход за плантацией имели право на определенную часть урожая. Маленький шалаш из соломы с куполообразной крышей был их домом. Вблизи паслось небольшое стадо их коз.
День в лагере тянулся лениво. Только мужчины, ушедшие с животными в бруссу,были действительно заняты. Присмотр за животными, которые разбредаются по большой территории и легко могут потеряться пли стать жертвой прожорливых шакалов, затем водопой, пригон на ночь в лагерь, дойка — все это большое напряжение и ответственность. В это время женщины, оставшиеся в палатках, готовили будничную, скромную и однообразную еду из просяной муки и молока, делали масло, занимались самыми маленькими детьми. Иногда кто-нибудь из них что-то шил, убирал палатку. Мужчины, которые остались дома, ничего не делали. Их обычное времяпрепровождение в лагере — это разговоры, сон, прогулки в бруссе.Женщины разговаривали, разговаривали не переставая. Порой я задумывалась, откуда у них столько тем для разговоров? Почти постоянно кочуя вместе, они уже, вероятно, могли все рассказать друг другу!